Наша светлость - Демина Карина

Но вопрос не в Кайя.

— Иза! — Урфин от предложения к завтраку присоединиться — смена блюд вторая, но сдается, что не последняя, — отказался. И присаживаться не стал. Стоит себе такой суровый, неподкупный и прекрасный, как чужая совесть. Сапоги сияют. Выправка военная. Тон мрачный. — Я хочу тебе сказать, что эту ночь Тисса провела у меня.

Молодец, Изольда, возьми печеньку за догадливость. Заодно и рот заткнешь до поры до времени.

А Кайя жевать перестал.

— Я ее запер.

А вот это что-то новое.

…Иза, ты понимаешь, о чем он?

…нет.

— Мне срочно понадобилось вчера уйти. Я ее запер. А вернулся поздно. Решил никого не беспокоить…

О да, если бы Кайя не появился, я была бы совершенно спокойна за Тиссу.

Кайя перехватил руку с кубком.

…не надо. Если ты подписала договор, то он имеет право поступать так, как считает нужным. Хотя я, конечно, не одобряю.

Я тоже не одобряю, но швырять в Урфина кубком не собиралась. У меня, может, от таких новостей в горле резко пересохло.

— Я осознаю, что это было безответственно с моей стороны…

Мне не почудилось? Урфин говорит про ответственность? Он новое слово выучил!

— …и ты беспокоилась…

На его счастье, я не успела.

— Но если ты хочешь что-то сказать, то скажи мне.

Скажу. Только пусть способность говорить вернется. И ведь сама виновата… надо было проследить. Поверила Магнусу. Они с Урфином одной крови. Авантюристы несчастные.

— Тиссу я не позволю обижать никому, — тихо завершил покаянную речь Урфин. Еще бы каблуками щелкнул в качестве эмоциональной точки. Но и без каблуков получилось… выразительно.

Обижать не позволит? Он это всерьез? Более чем.

Нет, желание защитить понятно, но от меня-то зачем? Я ведь не чудовище…

Кайя утаскивает с моей тарелки печенье, целиком окунает в мед и, только сунув в рот, снисходит до объяснения.

…он просто за нее боится. Как я за тебя, только он пока не отдает себе отчет в этом. И хорошо, что боится. Ему полезно думать еще о ком-то, кроме себя.

Если так, то ладно.

— Где она? — спрашиваю, понимая, что мое мнение о данной ситуации уже мало кого волнует.

Договор подписан.

Урфин имеет право… я надеюсь, он хотя бы осознает, что эти его права — обоюдоострое оружие. Силой легко все испортить. Нет, он не сволочь и вреда ей не причинит.

Нарочно, во всяком случае.

— Спит.

— Сядь уже куда-нибудь. — Кайя подвигает к себе кувшин с молоком. Пьет прямо из горла, крупными глотками, отфыркиваясь при этом. Кот, выползший из-под стола, наблюдает с неодобрением и надеждой: не может такого быть, чтобы в человека столько и сразу влезло.

В Кайя влезает.

Он слизывает молоко с губы и произносит:

— Во-первых, ты теперь сам за нее отвечаешь. Не передо мной. Не перед Изольдой. Перед собой. Ясно?

Кивок. И Урфин все-таки присаживается.

— Во-вторых, что делать теперь, решать тебе. И будь добр, подумай, прежде чем что-то решить. В-третьих, девочки здесь оставаться не могут. Я не настолько добрый, чтобы уступать свое место. Но и у тебя им жить пока не стоит. Бывшая комната Изольды свободна. Ты займешь мою.

…ага, помнится, там очень удобная и малолюдная лестница имеется. Романтика…

— В-четвертых, мне надо поговорить с тобой и дядей. Лучше бы одновременно.

— И разговор не из приятных?

Урфин перестает улыбаться. Он не эмпат, но слишком давно знаком с Кайя, чтобы понимать его без слов.

— Боюсь, что так.

…тебе не обязательно…

…обязательно, сердце мое. Пока я не пойму, как работает блок, я уязвим. А они знают меня лучше, чем кто бы то ни было. Кроме того, у меня есть кое-какие вопросы к дяде.

— И о чем беседа? — Урфин подпер кулаком подбородок. — Не то чтобы я против… скорее завидую. По-доброму.

А в очах небесных проскальзывает что-то мечтательное, выбивающееся из сложившегося образа. Как-то вот тянет меня порасспросить о подробностях ночи, но неудобно.

И вряд ли ответят.

— Иза… а можно тебя еще кое о чем попросить?

Киваю: можно. Мы сегодня добрые.

— Мне бы платье… то есть не мне, а… вчера оно немного… помялось. Необратимо. Да и вообще, одежды для… Ты поняла, да?