Придон - Никитин Юрий Александрович

– Распусти пояс, – посоветовал Аснерд. – Я всегда так делаю.

– А я нет, – сказал Вяземайт. – Если распустить пояс, то и пузо распустишь. А потом и весь распустишься.

– Это у меня пузо? – спросил Аснерд грозно.

– У тебя, – ответил Вяземайт. – У тебя.

– Где у меня пузо? Ну посмотри!

– Втягиваешь, – обвинил Вяземайт. – Ты все еще мальчишка, Аснерд. Даже пузо втягиваешь, стыд какой!

Аснерд сказал сварливо:

– А что, распустить пузо лучше?

– Что с Итанией? – спросил Вяземайт.

Аснерд задержал у рта истекающую соком лапу с клочьями белого мяса, зыркнул на Вяземайта предостерегающе. Вяземайт сделал вид, что ничего не заметил, с интересом смотрел на Придона. Придон помрачнел, над переносицей проступила глубокая складка, а руки, разрывающие гуся, стали двигаться, будто к ним привязали по наковальне.

– Велел собрать повозки, – ответил он хриплым голосом, – там некоторые уцелели. Вернее, их вывезли сразу… Отправим обратно в Куябу вместе с остальными… сокровищами. Под надежной охраной.

– Свадьба все же состоится? – поинтересовался Аснерд.

Придон раздраженно двинул плечом. Странный вопрос от старого надежного соратника. Ради этого дня и начинался великий поход. Ради дня, когда он ворвется и возьмет Итанию. Именно Итанию! А уж с Куябой вместе или без – неважно.

– Тайный ход во дворце нашли, – сообщил он, – и заделали. Колдунов всех на горло. Других ходов нет, а на окнах я велел поставить надежные решетки.

Аснерд кивнул, он уже истреблял мясо, взрыкивал от удовольствия, а когда Придон снова принялся за еду, сказал с набитым ртом:

– Да-а, все правильно. С женщинами только так. За решетки! Ишь, вздумали отвергать нас, когда мы этого не изволим…

Придон стиснул челюсти. Воевода явно насмехается, ему никогда не приходилось добиваться женщин, сами до сих пор вешаются на шею.

Вяземайт медленно цедил сквозь зубы прохладный сок из ягод. Придон перехватил его сочувствующий взгляд.

Гелия то и дело отодвигала занавеску на окне, словно старалась запомнить дорогу, по которой их везут. Сюда пробирались почти одними ночами, Рипей не хотел рисковать, и, хотя с ними тогда было двенадцать воинов, днем все равно загоняли повозку в ближайшие рощи и даже закрывали ветками. Сейчас же пять сотен сильнейших артанских воинов двигаются впереди, еще по пять сотен с каждой стороны, а остальное десятитысячное войско если и приотстало, то самую малость. По слухам, верховный полководец Аснерд поведет его в горы, где не то чтобы остались какие-то города или гарнизоны, но питомник драконов. И хотя драконы не сыграли почти никакой роли в войне, но артане драконов ненавидят, истребляют, где только удается.

Итания слушала ее почти беззаботный щебет, Гелия быстро оправилась от страха, ей льстило, что сам неустрашимый и грозный Придон страдает, вымаливая благосклонный взгляд ее госпожи.

– А какие герои, – сказала она торопливым шепотом. – Клянусь, он отправил сопровождать нас самых красивых!.. Как сидят в седлах, как сидят!.. Нет, у нас даже дворцовая стража так не умеет. Они как будто… это, сами кони. Ну, сверху люди, а дальше уже кони.

Итания сидела напротив, повозка наместника по пышности и удобствам не уступает тцарской, сиденье мягкое, просторное, а подушечек столько, что можно спать всю дорогу, не замечая выбоин.

– Это артане, – напомнила она горько. – Враги. А те, кто остался там, на поле брани, – куявы. Они полегли, защищая нас.

Служанка пробормотала:

– То-то и дивно, что вдруг решились… Ведь старейшины должны были… должны! Я так и не поняла.

– Но ты же ходила потом на площадь, слушала?

– Да, – ответила Гелия возбужденно, глаза ее заблестели, – что там только не толковали! Я не все поняла, что они там говорили, ибо… вы правы, Ваше Высочество, там ни слова о чести, о верности слову, о необходимости защищать беглецов. Они преспокойно выдали бы нас…

Итания спросила вяло, как о давно пережитом:

– Так что же их удержало?

– Они говорили о ценностях, торгаши проклятые!.. О том, что вы, Ваше Величество, – великая ценность. Итания сказала горько:

– Я? Куявия в руинах, я – беглянка. Все сокровища захвачены и разграблены. А то, что я дочь тцара, – ничего не значит даже для куявов. Трон займет тот, кто… сможет! Как его захватил в свое время мой отец. Так я ничего не стою…

Служанка снова бросила быстрый взгляд в окно, кому-то улыбнулась, ее вырез на платье сам собой стал глубже, а грудь выпятилась.

– А вот, – сказала она живо, – старейшины так не думали! Иначе бы не приняли такое… Они посмотрели на вас и сказали, что да, за вас воевать стоит. Это уже потом на площади всяк толковал так и эдак. Объясняли. Говорили, что вы – сама по себе великая ценность. Что войны за золото, сокровища, земли – всего лишь для того, чтобы бросить к ногам женщин. Что даже самые дорогие драгоценные камни – просто камни, а золото – мягкий и ни к чему не пригодный никчемный металл. Драгоценными камнями они, мужчины, называют лишь те, от которых в глазах женщины появляется ответный блеск… Что они могут быть драгоценными или не быть, это все от того, как мы их назовем… а называем одни драгоценными, а другие булыжниками лишь потому, радуются им женщины или нет. А вот сами женщины – ценность постоянная. За красивых женщин дерутся, за прекрасных – воюют. За прекраснейших – разрушают государства, во имя их возводят в пустынях новые города… Она запнулась. Итания спросила жадно:

– Что?.. Что они говорили еще?

– Да так… глупости всякие.

– Что?

– Да глупости, я ж говорю. Мне показалось, что они просто оправдываются. Да и вообще нехорошо говорили! О вас, Ваше Высочество, говорили так, будто корову оценивали… Мол, за хорошего коня дают одну серебряную монету, а за племенного – сундук золота и в придачу табун хороших коней! Так, мол, и вы… Даже если вас не удастся оставить здесь и пустить на размножение… чтоб и в их племени были красивые люди, то уже вы своей красотой облагородите их мир. Беременным женщинам надо смотреть на все красивое, так вот пусть почаще смотрят на вас, чтобы дети родились красивыми. Мужчины пусть смотрят, чтобы их сердца зажигались отвагой, а души очищались… Старики – чтобы видели, какой мир их ждет там, если прожили красиво и достойно здесь, мужчины пусть знают, что погибших с оружием в руках, защищая родной край, встречают такие вот женщины… Словом, черноутесцы тоже хотели бы сохранить вас в своем городе, как самую красивую вещь на всем свете! Потому и артане за вас бьются так яростно…

Она говорила и говорила, голос журчал, но Итания уже не слушала. Ее пальцы, словно сами по себе, слегка отодвинули занавеску. В узкую щелочку блеснул солнечный свет, стук копыт стал намного громче, ощутимее. В сотне шагов от повозки, чтобы ее не достигала пыль, легко и красиво мчатся на красивых быстрых конях артане. Их кони и сами всадники кажутся призрачными, чересчур легки и свободны движения, куявские рядом с ними показались бы скачущими коровами.