Кардонийская рулетка - Панов Вадим Юрьевич

— Месяц назад они были в гипсе.

— А сейчас мы смотрим на них и верим… — Хасина запнулся, — верим, что все будет в порядке.

— Неужели?

— А что нам остается?

Корабельный медикус «Амуша» было высок, худ и обладал удивительной формы — похожей на яйцо — головой. Сходство тем более усиливалось, что к своим сорока годам Альваро сохранил мизерное количество волос, лишь за ушами да на затылке, и все великолепие странного черепа демонстрировалось окружающим без какого-либо прикрытия: яйцо, отягощенное мясистым носом и большими ушами. Внешний вид Хасины мог вызвать смех, однако Помпилио судил о людях исключительно по делам и в медицинских вопросах доверял Альваро безоговорочно.

— Когда я смогу ходить? — Дер Даген Тур тянул с вопросом очень долго. Гипс сняли месяц назад, с тех пор адиген следовал всем инструкциям Альваро: ежедневный болезненный массаж, изнурительные упражнения, мази, горькие порошки, пилюли — месяц выдался сложным, и теперь Помпилио желал получить ответ на главный вопрос: — Когда?

— Теоретически…

— Обойдемся без словоблудия! Я смогу ходить?

— Возможно…

— Да или нет?

Отвечать на вопрос медикусу не хотелось, поэтому он рискнул перейти в контратаку:

— Вы принимаете порошки?

— Не знаю.

— Мессер принимает лекарства, — сообщил Валентин.

— Порошки, массаж, упражнения…

— Я смогу ходить?

Дер Даген Тур уставился на медикуса. Кулаки сжаты, рот слегка перекошен, глаза лихорадочно блестят — ответ был слишком важен, и адиген не скрывал чувств.

— Как раньше?

— Да.

— Сомневаюсь, — сдался Хасина.

Приговор. Теодор не сдержал вздоха. Приговор. Бамбадао превращается в калеку. Приговор. И Валентин, несмотря на то что служил Помпилио без малого двадцать лет, понятия не имел, как отреагирует хозяин на страшное известие.

— Ты забыл добавить «мне очень жаль», — после паузы произнес Помпилио.

— Мне очень жаль, мессер, — убито произнес Хасина.

— Пошел вон.

— Да, мессер.

Медикус поклонился, схватил саквояж, пиджак, сделал два шага к дверям…

— Альваро!

Хасина повернулся:

— Да, мессер?

И услышал угрюмое:

— Альваро, придумай что-нибудь.

Гордому адигену требовалась помощь. Гордый адиген просил.

— Я постараюсь, — тихо пообещал медикус.

— Иди.

Помпилио проводил Хасину тяжелым взглядом, дождался, когда закроется высокая, в два человеческих роста, дверь, и негромко произнес:

— Я хочу в кресло.

— Да, мессер.

В инвалидное кресло.

Кто мог подумать, что когда-нибудь оно пригодится самому знаменитому путешественнику Герметикона? Не в старости, а сейчас, когда Помпилио достиг самого расцвета. Кто мог подумать, что все так обернется?

Валентин помог хозяину перебраться в трон инвалидов и встал позади.

— Отвези меня к окну.

Из которого открывался великолепный вид на город. На черепичные крыши домов, ратушную башню с часами и высоченный собор Доброго Маркуса. Однако Теодор знал, что не Даген Тур разглядывает хозяин и даже не храм — чуть дальше, около вокзала, виднелись причальная мачта и огромный эллинг, в котором прятался «Пытливый амуш». И именно на эти строения был устремлен взгляд адигена. Приступы дурного настроения, что часто накатывали на Помпилио в последние месяцы, быстрее всего подавлялись видом любимых бамбад или быстроходного рейдера, пусть и спрятавшегося в своем домике. В своем замке.

— Я хочу улететь, — тихо произнес Помпилио.

— У вас есть план? — так же тихо осведомился Валентин.

— Нет. Еще не знаю.

А поскольку хозяин мог запросто отправиться куда угодно, камердинер рискнул продолжить:

— Осмелюсь напомнить, мессер, что завтра прилетает ваш брат.

— Я знаю, Теодор, — буркнул адиген. — У меня плохо с ногами, а не с головой.

— Да, мессер.

— И прекрати подсказывать, я прекрасно справляюсь.

— Да, мессер.

— И… — Помпилио замолчал, продолжая разглядывать эллинг. Ему не нужно было видеть ИР — он прекрасно помнил свой цеппель, каждую его черточку, каждую деталь и каждый установленный внутри прибор. Даже их. И еще он помнил те чувства, что дарили ему путешествия на «Пытливом амуше». — Во время моего отсутствия открывали новые миры?

— Да, мессер.

В голосе Валентина послышались радостные нотки: наконец-то хозяин заинтересовался чем-то стоящим! Не значит ли это, что Помпилио возвращается?

— Закажи в Астрологическом обществе отчеты, я хочу посмотреть.

— Второй стеллаж, мессер.

— Они здесь? — удивился дер Даген Тур.

— Я изучал все, что могло вас заинтересовать, мессер, — невозмутимо произнес Теодор. — Все время вашего отсутствия.

Все полтора года. Не зная, пригодятся ли сведения, Валентин старательно собирал их и систематизировал, надеясь, что когда-нибудь Помпилио их прочтет. Тот самый Помпилио, которого официально объявили погибшим.

— Спасибо.

— Это мой долг, мессер.

Адиген улыбнулся:

— Тогда принеси бутылочку вина, Теодор, мне тоскливо читать о чужих приключениях на трезвую голову.

— Оскару? Взыскание?!

— И предупреждение о неполном служебном, — добавил Френк. — Сегодня приказ выйдет.

— Что он натворил?

— Ты разве не слышала? — Предвкушая веселый рассказ, второй пилот радостно потер руки. — Помнишь, его крылу звено «умников» досталось?

— Конечно.

Кира скорчила гримасу: она надеялась, что пополнение придет к ней, но начштаба уважил просьбу старого приятеля, отдал новые машины ему, и девушка до сих пор досадливо морщилась, вспоминая поражение.

— Вчера вечером ребята закончили выделять машины, и Оскар отправился принимать работу.

«Выделять» на сленге паровингеров означало нанесение на фюзеляж воздушного корабля соответствующих эмблем: бригады, эскадрильи, крыла и личной метки экипажа. Первые три картинки считались уставными, а вот последнюю паровингеры лепили от души, украшая машину в соответствии со своим позывным или видением прекрасного. Оскаленные пасти жлунов, игральные карты и даже пикантно наряженные девушки — командование традицию чтило, закрывало глаза на вольности, и ребята не стеснялись.

— Лейтенант Клео под кабиной физиономию стыра изобразил. Все как положено: синяя кожа, бородавки, длинный нос, зеленые волосы; у него позывной — «Водяной», вот и постарался. А Оскару почему-то не понравилось, он возле паровинга остановился и пальцем тычет: «Что это за харя торчит, а?», а из фонаря как раз бригадир Хоплер высовывается: «Коммандер, это вы о ком?» — и понеслась ругань. Ты ведь Хоплера знаешь — ему только повод нужен, чтобы разораться.