Возвращение астровитянки - Горькавый Ник.

— Арнольд, разреши представить тебе принцессу Сюзан. Других членов нашей семьи сейчас в замке нет, так что мы пообедаем втроём.

— Принцесса, рад встрече. Как вы похожи на мать!

— Здравствуйте, ваше величество. Мне это все говорят.

— И эти все говорят чистую правду.

— Это-то меня и раздражает.

— Я забыл, что молодым не хочется походить на нас, стариков.

— Вы кокетничаете, ваше величество. Вы очень молодо выглядите.

— Умоляю не звать меня «ваше величество». Я от своего титула всё ещё так вздрагиваю, что боюсь упасть с трона от неожиданной судороги.

Принцесса сказала:

— Ничего, привыкнете. Императорские короны мозолей не натирают.

— Никки, твоя дочь похожа на очаровательного ежа!

— Отчего она никак не может выйти замуж.

— Уточняю: не «не может», а «не хочет». Кандидаты в женихи не выдерживают простейших проверок на прочность.

Арнольд воскликнул:

— Как хорошо, что мне не нужно проходить эти испытания! Судя по всему, принцесса, рядом с вами безопаснее быть врагом, чем женихом.

Никки едва заметно улыбнулась и пригласила Арнольда за стол.

Во время обеда какой-то озабоченный человек подошёл к императрице Николь и подал ей маленькую карточку. Она посмотрела на неё и вздохнула:

— Арнольд, я хотела бы отложить наши переговоры. Не мог бы ты подождать, пока я освобожусь? Возникло срочное дело, и меня ждут на связи двадцать человек.

Арнольд пожал плечами:

— Я мог бы сказать гордо… или обиженно… что побеждённым выбирать не приходится, но я почему-то не чувствую себя побеждённым.

— И правильно делаешь. Сюзанна, назначаю тебя моим полномочным представителем. Покажи гостю парк или что хочешь… Я вернусь через часок.

И Никки исчезла вместе с озабоченным человеком.

Они брели по парковой дорожке. Арнольд рассказывал Сюзанне, как он познакомился с Николь Гринвич и какой фурор она произвела, побывав в лунном замке Дональдсов.

— Я очень жалел, что улетел раньше и не присутствовал при зрелище разгрома этой крепости.

— Хватит о моей маме, теперь расскажите о себе, Арнольд.

— Моё настоящее вы знаете, а прошлое слишком неинтересно и слишком интимно — даже для меня самого. И вообще — разве можно словами объяснить человека? Нужно понять, куда он заинтересованно смотрит, на что неровно вздыхает, чему он улыбается и над чём задумывается. Без этого — ни черта не поймёшь в человеке.

Сюзанна посмотрела на южанина: рослый, обаятельный, с необычно длинными волосами. Улыбается, но вполсилы.

— Мама говорила, что раньше вы вообще носили причёску «конский хвост».

— Ещё полгода назад. Но эта прическа была слишком свободной и плохо сочеталась с короной и другими королевскими оковами.

— Они вас тяготят?

— Да, я стал не человеком, а функцией. Я уже не могу спокойно сидеть в уличных кафе и приударять за хорошенькими официантками. Мне нужно думать над экономической политикой в условиях пульсирующего индекса Доу-Джонса и о том, надо ли финансировать исследования савантизма в надежде получить феноменальную память без отягчающих побочных эффектов. Я езжу в лимузине, и от жизни меня отгораживают три слоя охраны и секретарей. Ужасно. И всё это устроила ваша коварная матушка. Я стал её марионеткой!

— Вы не похожи на марионетку. Они такие… дёрганые, а вы выглядите спокойным.

— Просто в вашем замке, вдали от своей своры, я стал самим собой. А во время несения королевской службы я ужасно злобный и величественный.

— Не вижу в вас признаков злобы и высокомерия, Арнольд! — засмеялась Сюзанна. — Вы редкий человек, с которым можно разговаривать непринуждённо. Все остальные холостые мужчины смотрят на меня как на желанную добычу. И это очень обескураживает. Я недостаточно упруга, чтобы быть жизненным трамплином.

— Мне кажется, что вы не только женихов не любите, но и всех остальных людей тоже.

— Да, признаюсь, я не люблю людей. Конечно, за исключением моих родителей и брата. Остальные такие… неприятные… и слюнявые… Даже когда мои тетушки целуют меня в щёку, меня всю передёргивает…

— Спасибо, что сказали, я это учту.

— Не знаю, почему, но это факт.

Они какое-то время шагали молча. Потом император Южных вздохнул:

— Есть такая штука — «монокаузалит», навязчивая тенденция объяснить мир на основании одной причины или видеть всё сквозь одно чувство или какую-то не отгоняемую мысль. Хотите, расскажу о приступе своей паранойи? Вот и узнаете кусочек моего прошлого.

— О, конечно хочу. Люди, особенно мужчины, так редко признаются в своих слабостях.

— В какой-то период жизни меня поразил приступ брезгливости к окружающему миру. Брезгливости в самом простом, физиологическом смысле. Вот прихожу я ужинать в ресторан, и мне приносят блюдо: что-нибудь простое, но эффектное: шипящий кусок мяса с золотистой корочкой и только что сваренная крупная картофелина, посыпанная зеленью и проложенная густой сметаной, и бокал красного вина — или, наоборот, нечто изысканное: запечённое в ракушках мясо моллюсков — с жареными грибами, ветчиной и ещё десятком аппетитнейших ингредиентов. Эта роскошь, приправленная лимонным соком и поданная вместе с белым шабли, приведёт в восторг любого гурмана и сноба.

— Неплохо изложено, даже захотелось вернуться к столу.

— Но эти блюда приготовил на ресторанной кухне какой-нибудь конкретный человек — черноглазая мексиканская сеньорита или рыжий повар-швед. Они, конечно, ходят в белых халатах, носят прозрачные полиэтиленовые перчатки и убирают волосы под поварский колпак, но… жизнь есть жизнь! Любое ресторанное блюдо будет обязательно приправлено микроскопическими капельками слюны и чешуйками кожи чужого человека. Он ведь ходит возле моего блюда без герметичного скафандра, он разговаривает с другими поварами и даже — о ужас! — дышит на мою еду.

— Брр… — вздрогнула принцесса.

— Вот именно! Я готов с негодованием выбежать из ресторана. Но куда пойти дальше? В театр — куда заходят только сливки общества? Я сажусь в кресло, где до этого сидело множество человек. Мои ладони прикасаются к ткани, которую трогали тысячи ладоней. На поручнях масса кожного жира, даже обивка засалилась, и богатый набор микробов и бактерий. А ведь в театр людей пускают без предъявления медицинской справки! Ужас! От ужаса обычно хочется в туалет. Простительная паническая реакция. Вот и театральный туалет: зеркала, бархат, блеск золочёных кранов. Туалет?! Кто только не пользуется этим туалетом! Нет, нет, срочно домой, домой. На чём — на метро?! Стоять в толпе, лицом к лицу с десятками неизвестных людей. Дыхание рот-в-рот! А некоторые люди ещё и целуются! Молекулы воздуха литрами вылетают из чьих-то прокуренных — а вдруг туберкулёзных? — лёгких и всасываются в мою грудь. Вентиляторы поднимают с пола пыль, которая чем-только-не-была в прошлом. И моё дыхание всё покорно приемлет — у него нет другого выхода. «Выхода нет!» — зажигаются в мозгу огненные буквы.