Возвращение астровитянки - Горькавый Ник.

— Всё покажу, ничего не скрою, — кивнул Тоби, склоняясь над тарелкой и с удовольствием вдыхая горячий пар от тушёного мяса с черносливом и картофелем. — Завтра утром и отправимся на осмотр моих владений.

— Что значит — утром? Это во сколько?

— В восемь по земному Гринвичу. Спутник делает оборот за тридцать три часа, по его рассветам и закатам жить невозможно — организм никак не привыкает к такой длительности дня. Так что встаем вместе с англичанами и работаем как они — восемь часов.

— Ужас! — искренне ответил Рединбург, но было непонятно, к чему относилось его высказывание — к очень раннему подъёму или к кошмарно длинному рабочему дню.

День действительно оказался для инспектора очень длинным и скучным: Тоби настойчиво таскал Рединбурга и покорного аспиранта по сейсмодатчикам, которые были раскинуты сложной сетью на десяти тысячах квадратных километров.

Уже к обеду Рединбург устал и ему было всё равно, что половина датчиков выходит из строя раньше гарантийного срока. Он равнодушно слушал драматические истории взволнованного Тоби о том, что химические анализаторы плохо реагируют на органические компоненты вулканических выбросов, хотя в спецификации были обещаны золотые горы насчёт чувствительности аппаратуры. А вот жалобу Тоби на большие расстояния между датчиками Рединбург воспринял сочувственно и с пониманием:

— Действительно, летать между ними — это просто кошмар!

Но Тоби больше всего волновало то, что редкая сеть датчиков плохо фиксировала параметры энцеладотрясений. Он часто возвращался к этой теме, ходил по ней вдоль и поперек, крутил со всех сторон — и даже надоел Рединбургу такой настойчивостью. «Дались ему эти датчики!»

Вечером, за ужином, Рединбург выпил, размяк и заговорил с Тоби душевно, не обращая внимания на аспиранта.

— Ну что ты тут забыл, в этой ледяной дыре? Здесь нет людей, общества, твоя жизнь скудна! Ты же был лучшим на нашем курсе, у тебя оценки были выше моих на целый балл!

Впрочем, последнюю фразу граф Рединбург счёл не относящейся к делу и отбросил её ещё до того, как она добралась до языка.

— Посмотри на меня — я уже стал начальником отдела главного по величине мирового научного фонда! Ты бы видел, как меня встречают на конференциях! От меня зависит распределение грантов на сто миллионов долларов! Стоит мне открыть рот, как все…

Рединбург припал к стакану, сбился с мысли и продолжил с другого конца речи:

— А ты живешь второй год в этой ледяной тюрьме, рискуешь жизнью за сущие гроши!

— Я помогаю группе «синергетиков», и мне это нравится! — возразил Тоби.

— Да знаю я всё про твоих «синергетиков» — они ни одного гранта не получили в прошлом году. Ты пойми — они все молодые и не авторитетные. Никто из крупных учёных не поддерживает их завиральные идеи насчёт возможности единой сейсмотектонической модели. Все эксперты нашего фонда категорично настаивают на принципиально стохастическом характере сейсмотолчков.

— Категоричность не означает доказательности.

— Землетрясения точно предсказать нельзя!

— А «синергетики» считают, что можно. И я с ними солидарен. Они нашли достаточное количество взаимодействующих закономерностей в каталогах землетрясений и построили сложную, но убедительную модель. Она, конечно, нуждается в подтверждении на практике, включая уточнение ряда теоретических параметров. Вот этим я и занимаюсь.

Рединбург слушал невнимательно, всё время пренебрежительно махая рукой.

— Пойми, если авторитетные люди вашу теорию не поддерживают, то вы обречены на финансовое прозябание и на общественный остракизм. Ну не надоело тебе ходить в неудачниках? Над вами же все смеются!

— Пусть смеются, потом будем смеяться мы! — улыбнулся Тоби.

Рединбургу его улыбка не понравилась.

— Да ты упрямый! — сказал он с нетрезвым сердитым удивлением.

Аспирант тоже смотрел на Тоби с большим интересом.

И до конца ужина за столом воцарилось напряженное молчание.

Рединбург мгновенно уснул в своей каюте — как только лёг на кровать, но даже до восьми часов утра ему поспать не удалось.

В пять тридцать семь динамик возле уха главного инспектора закричал голосом Тоби:

— Срочный вылет! Извержение в каньоне Второй полосы!

— Что?! — ничего не понимая, спросил Рединбург.

— Вставай, вылет через пять минут! — Тоби был настойчив до грубости.

Чертыхаясь, Рединбург встал, оделся и поплёлся к шлюзу, где стоял планетарный катер, весь какой-то поцарапанный и даже слегка помятый.

В шлюзе инспектора нетерпеливо ожидал Тоби. Заспанный аспирант Кэвлин — или Кэлвин? — уже сидел на заднем сиденье катера.

Тоби затолкнул инспектора в свободное кресло, сам застегнул ему ремни и прыгнул за штурвал.

Катер рванул с места так, что вчерашнее пиво чуть не выплеснулось из Рединбурга.

Но Тоби не слушал стоны инспектора — он ускорял катер, одновременно выводя его из узкого ущелья.

— Такого толчка я уже полгода не видел. Выброс должен быть сильнейший, но как на грех в том каньоне у нас почти нет датчиков.

— И что ты собираешься делать?! — спросил Рединбург, который проглотил таблетку от воздушной болезни и порозовел лицом.

— Мы везём с собой дюжину датчиков. Сейчас мы их расставим вокруг вулкана и начнём регистрировать параметры толчка и химсостав выбросов. Чем только энцеладские черти не шутят — может, и подлёдную органику наружу выбросит.

Тоби ввёл катер в такой крутой вираж, что инспектора прижало к боковой стенке.

— Куда мы так спешим? — недовольно спросил Рединбург.

— Извержение началось двадцать семь минут назад, а у нас всего два датчика в этой области — на расстоянии трёх и пяти километров. Мы теряем важную информацию!

Рединбург не думал, что эта информация важнее сна, но спорить было бессмысленно.

«А зачем меня туда тащить?» — спросил мысленно инспектор, и Тоби словно услышал его мысли:

— Хочу, чтобы ты составил полное представление о моей работе. Такие срочные вылеты случаются почти каждую неделю.

— М-магелланово облако! — воскликнул аспирант. — Какая красота!

И только тут инспектор обратил внимание на сверкающий впереди высокий столб криовулканического выброса. Выброс походил на стокилометровый хрустальный букет из пара, воды и обломков льда. Всё это сверкало в косых солнечных лучах и в мягком свете полного диска Сатурна, который с любопытством навис над диковинным цветком, выросшим из трещины ледяного панциря Энцелада.

Это было феерическое зрелище.

Даже инспектор прекратил брюзжать и с раскрытым ртом следил за вулканическим извержением.