Вам возвращаю Ваш портрет - Дмитриев Борис

— На всякий случай не тревожьтесь, но с вами разговаривает Бог. Да, да, не следует удивляться, представьте себе, собственной персоной.

После короткой паузы, звонивший, как ни в чем не бывало продолжил:

— Тот самый, которого вы частенько вспоминаете всуе, иногда даже за компанию с безобидными родственниками. Не забываете, кстати, и про мою бесценную матушку.

Довериться словам прозвучавшим в телефонной трубке, даже с великого бодуна, даже при самой воспаленной фантазии, сами понимаете, было не просто. Однако и отмахнуться от наглого абонента парой адресных напутствий, обыкновенно находчивый Василий Иванович, в эту минуту почему—то не решился, не обнаружил в себе достаточных душевных сил. На первых парах Чапая посетило легковесное подозрение, что это Петька дуркует с похмелья, или, что еще вернее, разыгрывает командира на спор с пулеметчицей Анкой. Не так давно ординарец позвонил голосом Фурманова и торжественно пригласил командира на партийную конференцию, для вручения герою революции именной сабли с темляком золотого плетения. Вряд ли можно найти настоящего кавалериста, который бы не мечтал о таком почетном оружии. Комдив от радости расслабил булки и повелся на эту почти белогвардейскую засаду. Полдня полоскался с мыльной мочалкой в студеном озере, чистил пятки, нафабривал усы и только прискакав на тачанке при полном параде в политотдел, поздно сообразил, что однополчанин сыграл над ним коварную шутку.

Между тем посетила и заслуживающая серьезного рассмотрения мысль: «Может это вездесущая контрразведка из армейского штаба ловчие петли набрасывает, проверяет на устойчивость к атеизму, что, вообще говоря, не так уж весело». В последнее время немало командиров поплатилось за свои недостаточно рьяные богоборческие устремления. Не хотелось верить, что и он подцепился на гачек недремлющим операм, в связи с недавней шумной гульбой на крестинах племянника. Однако голос звонившего воспринимался на удивление убедительно, поэтому матерый рубака, проявляя известную предусмотрительность, ответил весьма неопределенно:

— Ну и что из этого? Если Вы всамделишный Бог, то нечего скромничать, называйте меня просто, апостолом Павлом. Чапай хотел было добавить к этому комментарию еще чтонибудь из убойного арсенала русского фольклора, но почему—то передумал.

— В принципе, ничего не имею против того, чтобы Вы стали апостолом, — как показалось комдиву, с ехидной иронией в голосе согласился звонивший.

И безо всяких церемоний, даже не поперхнувшись, перешел вдруг на «ты».

— Но тогда я должен напомнить, что занятие, к которому ты в последнее время так ловко пристрастился, не очень мною приветствуется. Ты же не глупый мужик и не хуже меня понимаешь, что не бывает на свете греха отвратительней, нежели истребление душ человеческих. Собственно говоря, я потому и звоню, об этом и печалюсь, гражданин, или как там у вас, товарищ Василий. Вот с чистой душой любопытствую, на что ты рассчитываешь, как не страшишься взваливать на свои плечи этот грех неподъемный? Отвечать ведь придется серьезно, перед самым неподкупным, неотвратимым как меч палача трибуналом, когда никакими богатствами, никакой болтовней не прикроешься. Мне, не скрою, известна напускнаябеспечность, показушное безразличие к спасению попавшей в телесное заточение бессловесной души. К сожалению, а может и к счастью, все это до поры. Многие, очень многие люди при последнем часе взывали к силам небесным, искали прощения, и не нашли, и не сподобились.

Василий Иванович без малейшего энтузиазма внимал речам непрошенного телефониста и начал от скуки сдирать с коряги сухую кору, чтобы прицельно поразить вылупившую на него глазища зеленую жабу. Только с третьего заряда комдив не смертельно подранил живую мишень в левую заднюю лапу. Подбитая мерзость еще наглее округлила гляделки, громко квакнула что—то явно обидное, прозвучавшее на подобие слова «дурак» и отчалила, как молодая курсистка, брасом по мелкой водице.

Представившийся Всевышним телефонный штукарь, принялся подбрасывать красному командиру набившие всем оскомину ребусы относительно смысла жизни, даже пустился разглагольствовать о высоком предназначении человека в этом прекрасном до ярости мире. Откровенно говоря, вся эта заумная тряхомудия была комдиву глубоко до булды, то есть примерно по середине, между «до лампочки» и «по барабану». Даже когда говоривший начинал стращать смертными муками и для контраста завлекать прелестями райской жизни, Чапаев оставался безучастен. Он ради приличия продолжал слушать валившуюся на его трижды раненую голову ахинею, а сам медленно погружался в тревожные догадки — «то ли я уже допился и дождался самой настоящей похмельной белочки, то ли мир кувыркнулся кверху пятками, то ли Бог на самом деле существует и тогда дела мои совсем плохи, поскольку отношение с библейскими заповедями, говоря по совести, не шибко складывались».