Вам возвращаю Ваш портрет - Дмитриев Борис

— Это хорошо, Аннушка, что Фурманов в край бережлив, он ведь наши деньжонки как пес сторожит, пускай даже под видом золота партии. Покуда стоит советская власть, горя знать никакого не будем, а загнется большевистская свистопляска мы его аккуратненько вниз головой с кручи или с дирижабля, как бочку пустую, для шухера сбросим. Не станем же кому ни попадя главные партийные билеты на акции Промнавоза менять. Подберем самых верных, самых близких людей и будем как ни в чем не бывало дивизией погонять. Ты поверь мне, лебедушка, пустое все это, здесь на вечер, куда как серьезней дела намечаются. Вот с тобой, как с самым родным человеком хочу посоветоваться. Будешь наверняка удивляться, но сегодня к нам в Разлив на ужин пожалует Николай Второй, и за компанию с ним Сашка Ульянов, старший брательник вождя всех пролетариев. Мне эти визитеры самому щучьей костью в горле стоят, но главное — деваться теперь уже некуда, и чем эта встреча закончится, представить себе не могу.

Анка вывалила одуревшие от испуга шары, на мгновение ей показалось, что озеро колыхнулось как тазик с водой, но быстро взяла себя в руки и подумала: «А может прав был денщик, может у Василия Ивановича немного подвинулась крыша от великих военных забот. Ничего удивительного, такие нагрузки непросто даже полному Георгиевскому кавалеру выдержать».

На всякий случай она решила пойти на малую хитрость и сделала вид, будто ничего не расслышала, а для правдоподобности все внимание сосредоточила на ластящейся в подоле собачонке, перекинула ее кверху брюшком и стала щекотать, перебирая шерстку игривыми пальцами.

Не единожды катаный жизнью Чапай тотчас смекнул, что сердобольная пулеметчица дуру включила, неприятно поморщился и резко отнял руку от только что близкого и дорогого плеча. Молча уперся глазами в приставленный бинокль и принялся, задрав голову, рассматривать парившего в небе знакомого ястребка. Тот, распластав упругие крылья, замер на встречном ветру в неподвижной стойке, зорко высматривая в природе изъян. «Хорошо бы и мне, — подумал Чапай, — взлететь однажды на небо и наблюдать в ястребином полете за всем, что творится в дивизии».

— Не с кем и поговорить по душам, — посетовал он, с горечью отстранив свой бинокль. — Ты думаешь, легко быть командиром дивизии, или приятно через день посылать на верную смерть молодых необстрелянных бойцов, у которых и жены, и дети, и матери есть. Мне же потом в глаза им смотреть, можешь хоть на секунду представить, приходится. Во сне, как наяву, с каждым встречаться обязан. Много о чем никому не расскажешь, Аннушка, видно такая судьба, доля такая. А у командира твоего с головой все в порядке, надежен мозгами как никогда, ты уж не сомневайся. Об одном только переживаю, хватило бы у вас ума и спокойствия пережить сегодняшний ужин. Гости к нам и впрямь необыкновенные нынче пожалуют, еще раз могу повторить — лично Николай Романов и старший брательник самого Ильича. Откуда прибудут и как, сама потом догадаешься, а не догадаешься, не получишь большого урона.

— Не знаю, как прикажете понимать Вас, Василий Иванович, — деликатно выразила недоумение удрученная Анка. — Царя то нашего, вроде бы как большевики благополучно в подвальчике порешили, разве что с того света заявится к нам. Я, конечно, полностью осознаю, что в дивизии революция, но все—таки не настолько, чтобы по своему усмотрению мертвяков оживлять. Согласитесь, больно замысловато у Вас получается. Пулеметчица в нетерпении сняла с Чапая командирский бинокль и начала рассматривать парящего высоко над озером ястребка. Почему—то ей показалось, что одинокое патрулирование небесного хищника удивительно перекликается и напоминает, в сущности, такого же героически одинокого Чапая, завзятого рыцаря революции. И еще ей показалось, вернее, созрела убежденность, что комдив абсолютно в здравом уме и надо обязательно помогать ему, непременно оставаться рядом.

— Я буду делать все, что Вам надо сегодня, Василий Иванович, — решительно заявила пулеметчица, одевая Чапаю на шею бинокль. — Можете полностью довериться мне. — Спасибо, Аннушка, — дрогнувшим голосом поблагодарствовал комдив, — Я никогда не сомневался в тебе. Но надо как—то устроить, чтобы и Петька и Кашкет вели себя подобающим образом, чтобы не получился конфуз. В эту историю небесные силы замешаны, не доведи до греха устроить скандал, для всех нас этот вечер может оказаться последней. Подымишься наверх, крестик у меня в шалаше под подушкой возьми и, на всякий случай, тихонько одень. Да с ребятами посвойски поговори, пускай не вздумают валять дурака, здесь не ярмарочный балаган и никто разыгрывать сцены не собирается, гости прибудут самые настоящие, очень почетные и необходимо оказать им должное уважение. Обязательно проследи, чтобы у Кашкета все было приготовлено к столу по высокому классу. Нельзя нам ни в чем допустить хоть какую промашку, только радушие, только братское гостеприимство и вечная до самого гроба любовь. А теперь ступай, Аннушка. Я еще немножечко здесь на ольхе посижу, на тебя, как на родную кровинку, надеюсь.