Вам возвращаю Ваш портрет - Дмитриев Борис

Николай достал из брючного кармана батистовый, с вышитой царской монограммой платок, и тщательно промокнул просветленные детской обидой непорочные очи. И даже в императорских слезах было столько достоинства, такая благородная печаль сопутствовала им, что Василий Иванович от чистой души позавидовал необыкновенно красивому горю этого недоступного, Богом избранного человека.

— Я всего ожидал, — продолжил Романов, — все мог предположить, но такой жестокости, такого неслыханного варварства, воля ваша, предвидеть не мог. Вы не опасаетесь, что после дичайшей расправы с нами, у власти не осталось никаких препятствий для совершения любых, самых чудовищных преступлений?

Вопрос императора повис без ответа, потому что задан был всем. А за совершенное злодеяние спрашивать следует персонально. Человечество еще с библейских времен, побивая несчастных каменьями, научилось уходить от личной ответственности. Такая расправа не позволяла установить, чей именно камень оказался смертельным. Вот и получалось, что никто не нарушил самую главную заповедь «Не убей!».

Тем не менее, Петька Чаплыгин, явно не склонный к сентиментальностям, счел справедливым не отмалчиваться по спорному поводу и взял на себя ответственность ответить за всех.

— А вы чего ожидали, господа хорошие? Вам распятая Русь пряников тульских должна была накупить? В ваших руках было все, и огромная власть, и богатства, и верность народа безмерная, вот только совестью и смекалкой во время помазанья чуток обнесли. Надо было не только собой любоваться, но и царскую ответственность перед народом нести. Вы хоть пытались прикинуть в уме, сколько нашего брата в ходе бездарно проигранной вами войны непонятно за что полегло. Кабы всю их невинную кровушку собрать воедино, по—более батюшки Урала в берегах наберется. Тоже единственной, как печально заметили Вы, вечно болющей кровушки. Потому что перед смертью, не забывайте, все люди под гребенку равны. — Но будя—будя, — строго осадил разгоряченного ординарца комдив, — чего зря трепаться, язык без костей, он меры не знает. Вот и хозяюшка наша распрекрасная в самый раз с ушицей пожаловала. Давай, Аннушка, становись повелительницей этого вечернего бала, распоряжайся по своему.

Действительно, из сполохов пляшущего языками костра появились Анка с Кашкетом, бережно несущие за горячую дужку казан, и поставили его на белую скатерть, прямо в центре стола. Денщик доложился компании с помощью поднятого большого пальца о качестве рыбацкой ухи. Раскрасневшаяся от кострового огня и избытка плотской любви пулеметчица, вооружившись алюминиевым половником, принялась колдовать над бесценной юшкой, аромат от которой распространялся далеко за пределы стола.

— Это Вам, дорогой Николай Александрович, — и жрица застолья бережно поставила перед заметно смущенным царем полную миску, — Вы, наверняка, подзабыли вкус костровой, с двойным наваром ушицы. Навряд ли в заоблачных далях такие окуня и карасики водятся, как в нашем родниковом Разливе. И чего Вас туда занесло, жили бы лучше до старости вместе с российским народом.

— Какие там карасики, — взъерошился с полуоборота студент Александр, — постоянно одни только яблоки жрать за обедом приходится. У меня изжога от них на всю жизнь приключилась. Честью клянусь, если ничего не изменится, голодовку бессрочную готов объявить. Лучше сгореть на костре, как Джордано Бруно, нежели до скончания века поносами мучиться. Я уже и бомбу готов самодельную проглотить, только бы не казниться вкусом антоновских яблок.

— Это в вашем колхозе «Светлый путь» одними только яблоками потчуют, — заметил Царь Николай, ¬¬— пробуя из ложки на вкус ароматную юшку. А вот в нашей артели «Тихие заводи» иногда по утрам и орешками балуют, не жирно, конечно, но очень приятно, и жить, по—прежнему, хочется. Я слышал, что у вас на день «Парижской коммуны» тыквенные семечки членам правления колхоза в кулечках с бантиками выдавали. Что ни говори, а хороших, добропорядочных людей везде отмечают и поощряют при случае.

Василий Иванович, заметно подобревший после первой выпитой чарки и мастерски сваренной юшки, начал приходить к заключению, что гости, в действительности, неплохие ребята, и с ними можно по—человечески провести время. Возникло приятное ощущение, будто они знакомы много уже лет и данная вечеринка, всего лишь обычные дружеские посиделки. Командир налил всем полные чарки по второму кругу, для Александра это уже был четвертый стопарь, с учетом режима активного самообслуживания. После чего Василий Иванович пригладил щегольские усы и спросил с воодушевлением: