Короля играет свита - Арсеньева Елена

Голицыны, Свечины, Головкины, Васильчиковы, Шуваловы, Протасовы… Это начиналось как мода, некое легкое увлечение, однако вскоре дошло до того, что даже жена Федора Ростопчина приняла католичество.

Ростопчин, ближайший советник государя, вскоре тоже начал поговаривать в кабинете государя о том, что латинство есть единственное христианское вероисповедание, поддерживающее начало монархическое, воспитывающее народы в беспрекословной покорности властям, в правилах нравственности и благочестия.

Именно поэтому кардинал Литта в свое время сообщал папе Пию, что восстановление католического ордена в России (на территории Белоруссии) есть желание русского императора и русского дворянства…

Теперь уже и Ростопчин, еще недавно гневно изобличавший перед императором злоупотребления тайных иезуитов братьев Литта начал не только принимать у себя Губера, но и прислушиваться к его осторожным речам.

А эти речи сводились к следующему: Россия, государь которой — гроссмейстер католического ордена, не может и не должна иметь у себя в союзниках протестантскую Англию!

Не пора ли государю одуматься и понять: будущее для России в союзе с новой наполеоновской Францией! Надо отряхнуть с ног своих прах бывших заблуждений, изгнать из Митавы прочно прижившегося там Людовика XVIII и обратить свои взоры к новому солнцу.

Наполеон Бонапарт был масоном. Как и мальтийские рыцари, масоны-стали новым прикрытием иезуитов. Иезуит Губер представлял в России не только интересы ордена, но и шпионил для Первого консула.

И все-таки пастору мало было влияния на государя через близких ему лиц. Он жаждал непосредственной встречи и не сомневался, что так или иначе сумеет подчинить влиянию своей сильной личности эту слабую, неврастеничную натуру.

Судьба недолго испытывала терпение Губера. Во время его пребывания в Петербурге императрица Мария Федоровна начала страдать мучительной зубной болью; придворные врачи использовали все свое знание и искусство, испытали все медицинские средства для ее излечения.

Но все старания не имели успеха и только раздражали государыню. Болезнь императрицы обеспокоила и самого государя. При таком состоянии люди готовы охотно выслушивать всякие советы и принимать лекарства от всех, не разбирая личности.

Губер узнал о том, что происходит, от Иллинского и возгласил, что случившееся — перст божий. Упустить подобный случай привлечь к себе внимание императора было никак нельзя.

Губер написал просьбу к императрице и просил позволения лично представиться ей и предложить средства для исцеления болезни. Иллинский и Кутайсов устроили так, что императрица прочла письмо.

Губеру было велено явиться во дворец.

Первый прием Губера императором был, впрочем, не совсем благосклонен — напротив, даже довольно суров.

Павел был настроен недоверчиво. С порога он неприветливо у него спросил, действительно ли излечима болезнь императрицы.

Хитрый и бесстрашный иезуит, нимало не смешавшись под испытующим взглядом государя, скромно отвечал: “При помощи божией надеюсь прекратить болезнь государыни, но, может быть, мне придется на несколько суток безвыходно остаться во дворце, чтобы безустанно следить за ходом лечения и оказывать помощь ее величеству в нужную минуту. Для этого осмелюсь просить ваше величество позволить мне разместиться в одной из ближайших к кабинету государыни комнат и остаться там на несколько дней”.

Император сдержанно согласился на просьбу Губера, но в то же время пожелал лично и непосредственно наблюдать за процессом лечения болезни императрицы и приказал поставить в кабинете государыни канапе для себя и окружить его ширмами. После этого врачу-иезуиту был дан приказ приступить к лечению.

История его относится к числу медицинских чудес…

Первые же приемы Марией Федоровной лекарства Губера произвели облегчение болезни. Постепенно боли начали уменьшаться. Видя прекращение страданий жены, император заметно повеселел, и лицо его из грозного и недоверчивого все чаще делалось улыбающимся. С каждым днем доверие к необыкновенному доктору возрастало. Еще несколько приемов лекарства — и болезнь совершенно прошла…

Их величества были в полном восторге от Губера, неустанно благодарили его, хотели даже надеть на него какой-то орден, но тот почтительно отклонил от себя внешние знаки монаршей милости, ссылаясь на уставы своего общества.

Уставы эти запрещали иезуитам носить какие-либо знаки светских отличий и принимать от кого бы то ни было какие-то ордена, но обязывали иезуитов служить царям и их подданным единственно для увеличения славы божией — ad majorem Dei gloriam! [29]

Государь, еще не вполне пришедший в себя после того, как два его прежних любимца, братья Литта, столь явно злоупотребили eгo интересами, использовали светлые идеалы ордена в корыстных целях, за что и были удалены от двора и отстранены от должностей, пришел в восторг от бескорыстия Губера.

Лукавому иезуиту теперь были открыты двери кабинетов их величеств, пастору было приказано (не просто дозволено, но именно приказано!) являться к императору во всякое время, входить без всякого доклада.

Так и повелось. Павел встречал иезуита-доктора веселым восклицанием:

— Ad majorem Dei gloriam!

Губер был теперь наверху счастья. Он посещал государя все чаще и чаще, беседы их становились все откровеннее и смелее. Наконец дружеские отношения укрепились до того, что иезуит обратился из придворного зубного врача в придворного варителя шоколада!

Однажды Губер застал императора пьющим шоколад. Павел выглядел недовольным и сказал пастору, что никто не может приготовить ему такого вкусного шоколада, какой он пил в одном иезуитском монастыре во время своего путешествия по Италии.

Губер не замедлил ответить, что приготовление шоколада составляет особое искусство его ордена. Не угодно ли государю позволить ему сварить шоколад по иезуитскому способу? Павел охотно согласился и, отведавши шоколаду губеровского приготовления, воскликнул, что точно такой же прекрасный напиток он пробовал в Италии! С того времени Губер всегда приготовлял шоколад для императора.

История сия могла быть отнесена к числу анекдотов, не сиди в то время на российском троне совершенно анекдотический персонаж.

“Какие деньги? — почему-то первым делом подумал Алексей, словно это было самым важным.

— Откуда они у старухи? А может, ей княжна какие-то деньги привезла?”

— А ты, молодая барыня, сережки снимай, колечко, — вмешался другой —голос, помягче, почти ласковый и оттого особенно противный.