Короля играет свита - Арсеньева Елена

— Как же это может быть, сударь? — спросил он, смущаясь. — Ведь ваше сиятельство изволит находиться в летах почтенных, а также супруга ваша, царство ей небесное, была особа, извините, не весьма юная. Но она… мыслимое ли, сударь, дело, чтобы она могла оказаться запечатленною рукою покойной княгини?

— А, ну да, — глубокомысленно кивнул князь. — Тебя же невинная девица с ума свела, конечно, кто же еще!

— Очевидно по всему, — сказал Алексей сдержанно (только он знал, чего эта сдержанность ему стоила!), — она была особа замужняя. И все же не в таких годах, чтобы…

— Дурила ты, — сказал князь довольно сердито. — Сколько, по-твоему, мне лет? Сто? А то и двести дашь на первый взгляд? Ну, чтоб ты знал: мне пятьдесят, понял? А Лизонька моя покойница была на пятнадцать годков моложе. Кабы она и посейчас живая была, то было бы ей всего лишь тридцать пять. Для красавицы это не года, ибо настоящая женщина никогда не стареет.

Вспомни хоть Екатерину-императрицу. Небось сам уже знаешь: ничто не сможет заставить мужика хотеть женщину, кроме нее самой. А не захочешь — и ничего с нею сотворить не сможешь, никакие богатства мира не смогут заставить тебя любодейное дело творить.

Я вот спорю всегда, когда при мне кто-то Сашку Мамонова [44] или Платошу Зубова притворщиками называет. Если тебя женщина за живое не возьмет, оружие твое так и останется в ножнах. Понял, о чем речь? Года, года… когда двое сердце к сердцу, нету меж ними никаких годов, и все тут! А потому погоди шибко молодить свою любушку, глядишь, и отыщешь ее тут, и убедишься, что я Прав: яблоня всю жизнь белым цветом цветет! Ну, листай альбом!

Алексей нехотя подчинился. Сначала он чуть не силой заставлял себя вглядываться в женские лица, улыбавшиеся или грустившие на этих желтоватых, словно старое-престарое кружево, страницах, но потом увлекся всерьез. Однако все же чудилось ему, словно глядит он в дальнее, дальнее прошлое, настолько же траченное молью, как ветеранский паричок и мундирчик, а потому испытал нечто сродни удара грома по темечку, когда с очередной страницы на него глянули огромные, чуть прищуренные в насмешке, изумительные глаза.

Тонкое лицо было окружено сонмом взвихренных кудрей, как будто красавица решила пренебречь всеми узаконениями суровой моды — подобно знаменитой Диане де Пуатье, которая собрала однажды рассыпавшиеся локоны собственной подвязкою в пучок, создав тем самым новую прическу, любимую женщинами и сто, и двести, и триста, и четыреста лет спустя после смерти легендарной красавицы.

Нет, здесь не было никаких подвязок: ветер и солнце буйствовали в легких волосах, и, благодаря тонкому мастерству художницы, их мог ощущать каждый зритель. Велико было то мастерство! Даже начертанное угольком, лицо, чудилось, дышало свежестью красок: нежный румянец, изящный очерк темно-розовых губ, удивленно вскинутые черные брови — и ясные серые глаза, при одном взгляде на которые Алексей невольно охнул и взялся рукою за сердце, потому что иначе оно наверняка выпрыгнуло бы из груди.

Князь наблюдал за ним весьма пристально, и судорога, так и прошившая тело юноши, не ускользнула от внимательного взгляда.

— Нашел, что ли? Покажи!

Алексей попытался прижать альбом к себе — никак не мог расстаться с этим наслаждением и одновременно пыткой: ласкать любимый лик хотя бы взором! — но князь оказался проворнее. Жадно взглянул на страницу — и тут же нетерпение на его лице сменилось разочарованием.

— Ошибся, братец! — Нахмурился подозрительно: — А может, дурачить меня вздумал? Говори, кто такая?

— Не ведаю ее имени, — в отчаянии выдохнул Алексей, — только она это. Она!

— Зато я ведаю, — усмехнулся князь, — и вот что тебе скажу: ежели решил глаза мне отвести, указавши абы кого, лишь бы отвязаться, то попал пальцем в небо. Сия красавица вот уже три месяца как живет в Берлине. Уехала она туда еще в начале марта, до переворота, однако без ее участия переворот сей никогда не свершился бы. Ведь это не кто иная, как сестра Зубовых, Николая, Платона и Валерьяна. Николай постарше всех, за ним идет она, Ольга Александровна (Жеребцова в замужестве), а, уж потом — Платоша с Валерьяном. Ольга моей покойной Лизоньки на годок постарше. Стало быть, красавице твоей уже тридцать шесть лет, понял? Перестань дурить и поищи Кого помладше.

Он, впрочем, оборвал смех, увидав остановившиеся глаза своего молодого друга.

— Как тридцать шесть? — пробормотал Алексей, едва ворочая языком. — Как в Берлине? Это она, она это, богом клянусь, вечным души спасением! И она… она была такая молодая!

Он резко отвернулся, пряча по-детски задрожавшие губы и повлажневшие глаза,

Василий Львович досадливо покачал головой:

— Вот те на! Крепко же ты влип, как я погляжу, бедолага! Но не может никак это быть Ольга Александровна! А ну, посмотри альбом внимательнее!

Алексей послушался, но, дойдя до последней страницы, вновь воротился к той, где была изображена пышноволосая красавица, да так и замер, не в силах оторвать от нее печальных глаз.

Князь, как нанятый, все горше качал головою, глядя на поникшую голову и согбенные плечи Алексея. Он не верил, что Алексей угадал верно, — думал, был введен в заблуждение внешним сходством. Перебрал в памяти всех придворных красавиц, всех дам петербургского света, но не смог вспомнить никого, кто был бы до такой степени схож с Ольгой Жеребцовой. Видать, не помог альбомчик, видать, в тупик зашли поиски злодейской красавицы! И вдруг его осенило.

— Полно слезы лить, Алешка! — схватил за руку молодого друга. — Если дива твоя живет в Питере — мы ее всенепременно увидим, потому что нынче вечером весь город, от самых высших до самых простых, зван на прощальный маскарад ко князю Платону Александровичу Зубову. Будем там и мы с тобой. Вот, ты уже ряженый, тебе и хлопотать не о чем, ну а я… не надеть ли мне сутану католического аббата? — подтолкнул он в бок Алексея, и оба заговорщика не смогли удержаться от невеселого смешка. Да уж, веселиться им было не с чего… — Решено! Едем! — воодушевился Василий Львович.

— Так ведь маскарад, — попытался охладить его пылкость Алексей. — Чего ж нам там делать, что мы сможем увидеть, ежели все лица будут закрыты?

— Объявлено, что в полночь все должны маски снять, поэтому твое дело будет на том маскараде — не ворон ловить, а ждать полуночи, чтобы высмотреть жар-птицу твою и вызнать, кто она, да откудо-ва. Понял, достопочтенный предок?

Алексей только и мог, что кивнуть, окрыленный надеждою.

Вот так и вышло, что на бал князя Зубова Василий Львович Каразин прибыл хоть без жены и без дочери, однако все — же не один, а в сопровождении высеченного парнишки, ряженного в костюм бравого солдатика времен Анны Иоанновны и плешивый паричок. Лицо солдатика было прикрыто наспех вырезанной бархатной полумаскою. Самому князю маска не понадобилась, ибо его лицо было надежно утаено под просторным капюшоном аббата-черноризца.