Несущая свет. Том 2 - Гиллеспи Донна

Из темноты леса неожиданно вырвалось пламя, которое сразу же рассыпалось на множество язычков, похожих на звезды в темной пустоте, как будто от одного огня зажглось множество факелов.

Затем раздался громкий шум продирающихся через кусты воинов, и темная масса устремилась на римские порядки. У Руфина было такое впечатление, как будто сломали плотину и мутные, грозящие гибелью воды бурной реки устремились на его отряд. Хатты были выстроены клином, верхушка которого нацеливалась в центр римской цепи.

Легионеры метнули свои тяжелые дротики с такой выверенной точностью, как будто ими руководил один общий разум. Несколько десятков наступающих упали, сраженные метким броском, но их место сейчас же заняли другие воины. Второй залп пущенных дротиков нанес еще больший урон наступавшим, поскольку некоторые копья пронзили сразу несколько тел или пригвоздили атакующих к стволам деревьев. Хатты сталкивались друг с другом и падали, некоторых раненых свои же соплеменники затаптывали насмерть. Многие вынуждены были бросать свои щиты и, лишенные всякой защиты, устремлялись на обнаженные клинки римлян, так как римские дротики невозможно было извлечь из щитов. В этот момент Руфин даже решил, торжествуя в душе, что беда обошла его стороной.

Но тут произошло нечто ужасное, чего центурион никак не мог предположить: внезапно раздался новый пронзительный крик — боевой хаттский клич — но прозвучал он с противоположной стороны дороги. Руфин был поражен. Дикари никогда не держали свежие силы в резерве: казалось, они были просто неспособны додуматься до такого. Похожие на возбужденных детей, они как будто не могли сдержать своих безрассудных порывов, атакуя всем скопом. Но самым невероятным и примечательным в этих обстоятельствах было то, что резервные силы терпеливо дождались, пока каждый легионер выпустит оба своих дротика. Руфин не ожидал от варваров подобной сообразительности.

Теперь уже он не сомневался, что их атаковала кровожадная Фурия, которую римские солдаты называли Ауринией. Ее приемы ведения боя часто были похожи на зеркальное отражение римской военной тактики.

Руфин дал команду перестроиться на новый боевой порядок — так называемый «алмазный», который, по мнению центуриона, наиболее подходил для данных обстоятельств, когда надо было отражать атаки со всех сторон. Но первая волна атакующих варваров уже вклинилась в ряды римлян и расстроила их. Теперь уже Руфин явственно ощущал холодную руку смерти, сжимавшую ему горло. Варвары превосходили его отряд по численности, к тому же сама ночь была их союзницей: она придавала их облику демонические черты, парализовавшие волю римлян. Хаттские воины — посверкивая в темноте белками своих глаз, с развевающимися за плечами шкурами диких зверей, с поднятыми над головами боевыми топорами, с болтающимися на поясах отрубленными головами горных кошек — казалось, были сами порождением тьмы.

Вклинившиеся в ряды римлян варвары раскололи их строй пополам. Руфин ощутил, как вздрогнула его лошадь, получив сильный удар, и в тот же момент острая горячая боль пронзила его плечо. Ударной волной его сбросило на землю, и он рухнул на колени, глубоко пронзенный копьем. Басс увидел его падение и устремился к своему командиру, чтобы прикрыть его. Теперь Руфин уже ничего не мог исправить или изменить, ему оставалось только одно — молча следить за происходящим. Басс тем временем сразил одного воина, затем еще сразу двух, пронзая их своим обоюдоострым мечом. Но все равно дела римлян были из рук вон плохи: по всей видимости, в бой уже ринулось больше тысячи хаттов, и они все прибывали и прибывали из глубины леса, как будто сама природа, враждебная римлянам, извергала их в своей ярости волну за волной на чужеземцев. Казалось, мощный бушующий поток, против которого невозможно было устоять, смывал легионеров. К своему стыду, Руфин заметил, как то там, то здесь его люди бросали оружие и устремлялись прочь в паническом бегстве. Но большинство солдат стояли насмерть, не двигаясь с места и хорошо зная, что их ждет неминуемая гибель.

Наконец Руфин увидел ее — ганну, деву-воительницу. Она скакала на сером жеребце по полю с развевающимися распущенными волосами. При виде нее варвары разразились новыми радостными криками, а у римлян вырвался вопль ужаса и страха. Она промчалась к переднему краю, где шло кровопролитное сражение, так близко от лежащего неподвижно Руфина, что копыта ее боевого коня чуть не задели центуриона. Затем она резко остановила своего скакуна, вложила меч в ножны и взяла в руки сложенную кольцами веревку. Когда Руфин понял, что она делает, беззвучный крик замер у него на устах.