Темный горец - Монинг Карен Мари

    Они недолго оставались в Баланохе, как бы там ни было, нигде в той степени достаточно долго для Хло, чтобы она могла полностью всё исследовать; но честно говоря, она была более увлечена исследованием большого красивого мужчины, который делал с ней такие вещи, что заставили её чувствовать себя так, словно она трещала по швам.

    Они остановились в нескольких ”лигах”, так он называл их, от деревни, возле дубовой рощи, вблизи горного потока, разливающегося в широкую, мерцающую заводь.

    Когда он снял её с жеребца в этот раз, его взгляд был нежным, его каждое прикосновение - неторопливой лаской, словно молчаливым извинением за более раннюю грубость (против которой она ни капельки не возражала!). И когда он снова её взял, это случилось в нагретой солнцем заводи, после того, как он нежно омыл те части её тела, с которыми так грубо обращался. Он делал всё медленно в этот раз, одаривая её множеством горячих, влажных, неторопливых поцелуев, расточая по её грудям нежные ласки и укусы. Уложив её спиной на край заводи, он скользнул между её ног, положив её икры себе на плечи так, чтобы мог попробовать её на вкус, как обещал ей ранее это сделать. Наслаждаясь ею, пока она неистово к нему не потянулась, потом стащил её обратно в заводь, приподняв её над собой и обернув её ноги вокруг своего тела. Она цеплялась за него, гладя в его глаза, пока он наполнял её, снова становясь частью её.

    И прямо перед тем, как она погрузилась в сон в его руках, полностью насытившаяся, измученная и чувствуя боль в местах, которые раньше никогда не болели, она поняла, что она сделала то, что была решительно настроена не делать: она по уши влюбилась в странного, тёмного Горца.

    Луна уже серебрила вереск, когда Дэйгис, наконец, зашевелился, выходя из дремоты. Он растянулся на пледе, держа Хло в своих руках, аппетитные формы её округлого зада прижимались к нему спереди, их ноги переплелись между собой. Будь он слезливым мужчиной, то мог бы заплакать от столь простого удовольствия.

    Она приняла его таким, каким он был. Всего его целиком. Он был неуправляемым, подгоняемый темными силами, его человеческая сущность и доброта ускользали от него, но она вернула его суть ему обратно. Он пытался отблагодарить её нежными занятиями любовью, делая это медленнее и нежнее, чем когда-либо овладевал женщиной.

    Каким бы способом он это ни делал, она отвечала ему и была ему достойной парой. Он был прав, Хло была распутной, обладая своей собственной необузданностью. Она была готова расстаться со своей девственностью, страстно желая быть разбуженной, быть наученной, и он наслаждался каждым мгновением этого. Наслаждался осознанием того, что был первым её любовником. Её последним, тоже, подумал он с собственническим чувством. Она была отважная маленькая девушка, любящая все проявления секса, как он понял это ещё раньше.

    После того, как они побывали в Баланохе (который он едва видел, слишком поглащённый ощущением маленькой женщины, сидящей на коне между его ног), они, расслабившись, грелись обнажёнными на солнышке вблизи горного ручья, который наполнял заводь. Их руки блуждали по телам друг друга, изучая каждую впадинку и изгиб. Пробуя на вкус все ложбинки и углубления. Они пили ароматное вино и разговаривали.

    Они разговаривали.

    Она рассказала ему о своём детстве, на что это было похоже - расти без родителей. Она смешила его историями о её пожилом дедушке, с осторожностью ведущего её в магазин для покупки её первого бюстгальтера, (заставляя его представить себе, как Сильвен пытался бы выбрать женское бельё - о, вот бы было зрелище!) и проводящего с ней Беседу о том, что она назвала ”птичками и пчёлками”. Пытаясь, как только было возможно, Дэйгис так и не смог понять это выражение. Ему было абсолютно непонятно, какое отношение имели птички и пчёлки к сексу. С лошадьми он мог это понять. Но пчёлки? Непостижимо.

    Он рассказал немного о своём детстве - о радостной его части, о том, как он рос с Драстеном, до того, как он стал достаточно взрослым, чтобы узнать, что Келтаров боялись, в течение тех лет он всё ещё питал юношеские мечты и иллюзии. Он напевал ей непристойные, возмутительные шотландские песенки, пока солнце катилось по небу, и она смеялась так, что на её глазах выступили слёзы. Он удивлялся её каждому выражению лица, такому открытому и беспечному. Изумляясь её душевной гибкости. Поражаясь тем эмоциям, которые она расшевелила в нём, чувствам, которые он давно уже забыл.