Искры гаснущих жил - Демина Карина

— Это пройдет, — Брокк жмурится.

Нельзя отвернуться.

И сбегать глупо.

— Закройте глаза, пожалуйста, — рукав ее платья касается щеки. Холодный шелк. Темно-лиловое кружево, жесткое, словно вырезанное из бумаги. А пальцы мягкие. — Расслабьтесь.

Когда она рядом?

Вчерашний вечер вдруг все изменил. Но Брокк послушно закрывает глаза.

— У Сверра тоже случались головные боли… и раньше, когда он… — Кэри замолкает, но дрогнувший голос выдает ее волнение. — Ему помогало, когда я… хотя, возможно, Сверр и лгал. Ему просто нравилось, когда я рядом.

Печаль. Терпкая, как вчерашнее вино, которое так и осталось недопитым.

Но боль и вправду отступает.

Кэри массирует виски, касается волос, но прикосновения эти легки, едва ощутимы. От рук ее пахнет травой, и еще, пожалуй, весенним дождем, что плавит слежавшиеся за зиму снега, омывает каменные щеки дома, стекла… и самую малость — железом. Пряный аромат. И тянет прижаться к раскрытой ее ладони, пальцы губами поймать…

…друзья так не поступают.

Не стоит забываться.

— Вам лучше? — она отстраняется, вновь задевая его рукавом.

— Намного.

Уйдет.

И вновь наступит тяжелое молчание, которое Брокк не умеет заполнить. Ему не хочется отпускать Кэри, она же, словно ощущая это нежелание, медлит.

— Быть может… — бросив взгляд в окно, он подал руку. — Вы не откажетесь от небольшой прогулки? Дом я, полагаю, вы уже изучили, но есть еще парк и оранжерея…

— С радостью.

Радовать ее легко. И желтые глаза темнеют, обретая медвяный оттенок…

Брокк отворачивается.

Прогулка. Он целую вечность не выбирался из дому, чтобы не по делу, а просто так… день солнечный, ясный, пусть бы и холодный. Ветер пробирается сквозь тонкую ткань пальто, и Брокк ежится, поднимает воротник.

— Тебе не холодно?

Он не знает, как к ней обращаться, сбивается то на вежливое «вы», которое помогает держать дистанцию, то вдруг эта церемонность начинает казаться ему нарочитой, и Брокк отступает.

Путается.

И вновь возвращается к началу. Кэри же словно и не замечает его смятения. А может и вправду не замечает. Для нее здесь все внове.

— Отсюда дом похож на замок, — она прячет руки в меховой муфте, и ей к лицу и муфта, и пальто, и рыжая лисья горжетка, и маленькая смешная шапочка, украшенная вышивкой.

Здание из красного кирпича. Два крыла, две башни и острая крыша с медным флюгером. Ветра дуют западные, холодные, и на щеках Кэри горит румянец.

— Он очень старый?

Ей интересен этот дом, его потемневшие от воды и возраста стены, на которых распластались темные побеги винограда. Лишенные листвы, они глядятся трещинами, разрывами на красной ткани.

— Он начался с западной башни, правда, теперь от нее остался лишь фундамент. Ну и подвалы.

Вне дома просто.

Идти рядом, близко, но не настолько, чтобы близость эта ее смутила.

Дорожка. Лужи, в которых отражается солнце и кривые ветки кленов. Деревья тянутся друг другу, сплетаются в странное кружево, сквозь которое проглядывает блеклое осеннее небо.

— Весной здесь красиво…

Кэри кивает, останавливается и, подобрав юбки — становятся видны сапожки и тонкие щиколотки, обтянутые шерстяным чулками — перепрыгивает через лужицу.

— Леди так не делают, да? — она наклоняет голову, и шапочка съезжает на ухо…

Ребенок.

Она просто-напросто ребенок, которому нужен… кто?

Не муж точно.

— Не знаю, — Брокк, примерившись, перешагивает лужу. — У меня не так уж много знакомых леди.

Кэри отвечает важным кивком.

Дорожка вьется, то исчезая под толстой шубой листвы, которая в дождях утратила осеннее золото свое, побурела, слиплась, то выглядывая, пробираясь под зеркалами луж.

Белые статуи, отмытые дождем, следят за Брокком с каменных постаментов.

— Их привез мой прадед, он работал на Побережье…

…статуи нуждались в реставрации, а парк — в хорошем садовнике.

— А вам доводилось бывать на Побережье?

— Да.

Она замирает перед фигурой шута. Белый мрамор некогда был расписан цветной эмалью, но многие дожди лишили шута красок. Поблекла алая эмаль колпака, стерлась позолота, и кургузый пиджачок, задравшийся на спине, гляделся грязным. Шут же склонился перед Кэри в поклоне, вытянув руку, словно просил подаяние. Лягушачье лицо его с непомерно большим ртом было уродливо и меж тем очаровательно в своем уродстве.