Мое ходячее несчастье - Макгвайр Джейми

— Мерик! — умоляюще простонал Шепли.

Обстановка накалялась.

— Все в порядке, — наконец-то сказала Голубка.

— То есть как в порядке? — спросил Шеп.

Эбби закатила глаза, указав на меня:

— Трэвис привел домой женщин из бара, ну и что?

Я опустил веки, пытаясь утихомирить боль. Я так боялся, что Голубка уедет, а ей, оказывается, на все было наплевать!

— Ха-ха! — не унималась Америка. — Уж не хочешь ли ты сказать, что тебе это понравилось?

Эбби оглядела комнату:

— Трэвис может приводить сюда кого пожелает. Он здесь хозяин.

Я проглотил ком, стоявший в горле:

— Так ты не собирала вещи?

Голубка покачала головой и взглянула на часы.

— Нет, наоборот, пойду распакую. А еще я бы хотела поесть, принять душ и переодеться, — сказала она, направляясь в ванную.

Америка метнула на меня смертоносный взгляд, но я, не обращая на нее внимания, пошел следом за Эбби и, остановившись перед дверью, тихонько постучал:

— Голубка?

Она вяло откликнулась:

— Да?

— Ты остаешься?

Я прикрыл глаза, как будто ожидая удара.

— Могу уехать, если хочешь. Но, вообще-то, спор есть спор.

Я прислонился головой к двери:

— Я не хочу, чтобы ты уезжала. Но если уедешь, буду не в претензии.

— То есть ты освобождаешь меня от условий нашего пари?

Ответ напрашивался сам собой, и все-таки я не должен был удерживать Эбби против ее воли. В то же время я ужасно боялся, что она уедет.

— Если скажу «да», ты вернешься в общагу?

— Ну разумеется. Что мне тогда здесь делать? Это же не моя квартира! — сказала Голубка, и сквозь деревянную дверь ванной до меня донесся мягкий смешок.

Я не знал, огорчена она или просто устала после ночи, проведенной в кресле. Если все-таки первое, то нужно во что бы то ни стало не дать ей уйти. Иначе я рискую больше никогда ее не увидеть.

— Тогда я говорю «нет». Все остается в силе.

— Ну а теперь можно мне принять душ? — тихо спросила Эбби.

— Конечно…

Тут Америка, хлопнув дверью комнаты Шепли, сердито протопала в холл и остановилась прямо передо мной.

— Ты эгоистичная свинья! — прорычала она.

Я пошел к себе в спальню, взял Голубкины тапочки и халатик, потом снова направился к ванной. Ясно было, что Эбби, скорее всего, останется, но лишний раз ее задобрить не мешало.

— Голубка, я принес твою одежду.

— Брось возле раковины. Я возьму.

Я открыл дверь, положил вещи и, глядя в пол, сказал:

— Я вчера просто с катушек слетел. Услышал, что ты говорила обо мне Америке, и взбесился. Думал проветриться и выпить немного, чтобы прийти в себя, и сам не заметил, как надрался, а тут эти девицы… — Я замолчал, пытаясь обрести контроль над собственным голосом. — Утром проснулся — тебя нет в кровати. Потом смотрю — ты в кресле спишь, а на полу обертки от презервативов. Мне аж поплохело.

— Чем пытаться меня подкупить, притащив домой чуть ли не весь супермаркет, лучше бы просто со мной поговорил. Не к чему было сорить деньгами.

— Мне плевать на деньги, Голубка. Я испугался, что ты уедешь и не станешь больше со мной разговаривать.

— Я не хотела тебя обидеть, — сказала она, и, по-моему, искренне.

— Я знаю, сейчас уже словами не поможешь… Я все прогадил… как всегда.

— Трэв?

— А?

— Больше не садись на мотоцикл пьяный, ладно?

Мне хотелось сказать что-то еще, хотелось еще раз попросить прощения, объяснить, до какого отчаяния я вчера дошел. Я и сейчас сходил с ума — от полной неспособности справиться с собственными чувствами. Нужные слова не шли. Мозг заклинило на одном: после всего, что произошло, после всего, что я наговорил, ей нечего мне ответить, кроме того, чтобы я не ездил пьяный.

— Ладно. — Я захлопнул дверь.

Эбби долго не выходила из ванной: прихорашивалась перед вечеринкой в «Сигме Тау». Я сначала тупо пялился в телевизор, потом решил одеться, пока Голубка не оккупировала спальню.

В шкафу висела выглаженная белая рубашка. Я надел ее и, стоя перед зеркалом, несколько минут воевал, как идиот, с пуговками на манжетах. Потом плюнул и закатал рукава. Решил, что это больше соответствует моему стилю. Вернулся в гостиную и снова плюхнулся на диван. Вскоре хлопнула дверь ванной. Босые ноги Эбби зашлепали по полу.

Стрелки на часах как будто уснули, а по телевизору смотреть было нечего. Ни репортаж об отважных спасателях, ни бесконечная реклама какого-то чудо-измельчителя меня не заинтересовали. Я скучал и в то же время нервничал. Так себе сочетание!

Когда мое терпение кончилось, я постучал в дверь спальни.

— Заходи, — отозвалась Эбби.

Она еще не успела обуться: туфельки на каблуках стояли перед ней на полу. Голубка всегда была прекрасна, но сегодня она как будто сошла с обложки журнала из тех, которые выставляют в супермаркете возле кассы. Каждый волосок был на своем месте. Каждый сантиметр увлажненной лосьоном кожи светился безукоризненным матовым блеском. От такой красоты я остолбенел. Замер посреди комнаты, как будто меня оглушили.

— Вау! — наконец-то произнес я.

Эбби улыбнулась, оглядев свое платье, и ее лукавая улыбочка помогла мне очнуться.

— Выглядишь потрясающе, — сказал я, не отрывая от нее глаз.

Голубка наклонилась, чтобы надеть туфли. В этот момент обтягивающая черная ткань подобралась вверх, еще на полдюйма приоткрыв ноги. Выпрямившись, Эбби окинула меня быстрым оценивающим взглядом:

— Ты тоже ничего.

Я засунул руки в карманы, с трудом сдерживаясь, чтобы не сказать какую-нибудь глупость. Например, что если бы до сих пор я не был влюблен в Эбби, то наверняка влюбился бы в нее сейчас. Я оттопырил локоть, и она взялась за него, позволяя мне препроводить ее в гостиную.

— Паркер охренеет, когда тебя увидит, — сказала Америка.

Вообще-то, Мерик была неплохой девчонкой, но тому, кто попал к ней в немилость, умела здорово портить кровь. Пока мы шли к «чарджеру» Шепа, я еле подавлял желание поставить ей подножку, а потом всю дорогу сидел, стиснув зубы.

Как только Шепли открыл дверцу машины на стоянке возле «Сигмы Тау», по ушам ударила идиотская музыка. Парочки обнимались и целовались. Первокурсники суетились, пытаясь минимизировать ущерб, который гости наносили дворику. Девицы из женского общества гуськом шагали по газону, слегка подпрыгивая, чтобы каблуки не застревали в траве.

Мы с Шепом пошли вперед, Америка и Эбби — за нами. Я пнул валявшийся на полу красный пластиковый стакан (обязательный атрибут студенческих попоек) и придержал дверь. Мой жест опять остался без внимания.

На кухонной столешнице стоял кег с пивом. Я взял два бокала, наполнил их и один подал Эбби.

— Не бери напитки ни у кого, кроме меня и Шепли, — предупредил я, наклоняясь к самому ее уху. — А то могут что-нибудь подмешать.

Она закатила глаза:

— Никто мне ничего не подмешает, Трэвис.

Очевидно, Голубка плохо знала моих «братьев». О некоторых из них рассказывали очень интересные вещи, хотя и без имен, что, наверное, было даже хорошо: если бы я узнал, кто эти уроды, выбил бы из них, к чертовой матери, все дерьмо и даже глазом бы не моргнул.

— Просто пей только то, что даю тебе я, ладно, Голубка? Ты ведь не в Канзасе.

— Ты первый, от кого я слышу такие страшилки, — отрезала Эбби, одним махом опрокинув полбокала. Да уж, пила она — будь здоров!

Мы стояли в холле возле лестницы, пытаясь делать вид, будто все в порядке. Кое-кто из «братишек» останавливался, чтобы со мной поболтать. «Сестрички» тоже подкатывали, но я их сразу же отшивал, надеясь, что Эбби это оценит. Но она не оценила.

— Потанцуем? — спросил я, беря ее за руку.

— Нет, спасибо. — Неудивительно, что после прошлой ночи она не хотела со мной танцевать. Мне еще повезло: разговаривать не отказывалась — и на том спасибо. Ее изящные тонкие пальчики тронули мое плечо. — Я просто устала, Трэв.

Я накрыл Голубкину руку своей, хотел опять попросить извинения, сказать, как я ненавижу себя за то, что натворил, но она смотрела уже не на меня, а на кого-то, кто стоял сзади.

— А вот и Эбби! Привет!

У меня волосы встали дыбом. Это был Паркер Хейс. Голубкины глаза загорелись, и она быстро убрала руку.

— Мы здесь уже с час.

— Выглядишь просто великолепно! — прокричал он.

Я смерил его не слишком приветливым взглядом, но он был так занят Эбби, что не обратил на это внимания.

— Спасибо! — улыбнулась она.

Я заметил, что ее улыбка способна парализовывать не одного меня, и, не желая уподобляться Паркеру, попытался взять себя в руки.

Паркер кивнул в сторону гостиной и тоже улыбнулся:

— Потанцуем?

— Да нет, наверное. Я устала.

Слабое облегчение немного утихомирило мою злость: дело не во мне, она действительно не хочет танцевать из-за усталости. Но через секунду злоба снова усилилась. Голубка устала, потому что полночи слушала фиг знает чьи крики и еще полночи спала, скорчившись в кресле. А тут Хейс: возник перед ней, как рыцарь в сверкающих доспехах. Это он умеет. Крысятина.