Мое ходячее несчастье - Макгвайр Джейми

В наш предпоследний вечер из нескольких предложенных мною вариантов Эбби выбрала поездку в пиццерию. Крошки на красном полу плюс запах жира и специй минус треклятые футболисты — ужин вполне удался.

И все-таки мне было грустно, ведь именно здесь прошло наше первое свидание. В этот раз Голубка много смеялась, но так и не поделилась со мной своими чувствами, не сказала, что думает о том времени, которое провела у меня. Она по-прежнему сидела в своем пузырьке. По-прежнему не желала ничего помнить. Все мои старания казались совершенно напрасными, и иногда это меня злило, но, чтобы не лишить себя последнего шанса на успех, я все терпел и продолжал как мог развлекать Эбби.

Ночью Голубка очень быстро уснула. Она лежала в каких-нибудь нескольких дюймах от меня, а я смотрел на нее и старался навсегда выжечь в своей памяти ее образ: сомкнутые ресницы, мокрые волосы, упавшие мне на руку, свежий фруктовый запах увлажненного кремом тела, еле слышный звук, который издавал ее носик при выдохе. В моей постели ей так удобно, так спокойно спалось.

На стенах висели наши совместные фотографии. Было темно, но я и без света отчетливо представлял каждый снимок. Теперь, когда моя комната наконец-то приобрела жилой вид, Голубка собиралась уезжать.

В последний день, утром, казалось, что тоска вот-вот накроет меня с головой. Через сутки нам с Эбби предстояло собирать ее вещи для возвращения в «Морган-холл». Потом мы, наверное, еще много раз увидимся, иногда она, может, заедет, скорее всего вместе с Америкой. Но встречаться Голубка будет с Паркером, и я ее потеряю.

Я пошевелился в кресле, оно скрипнуло. Эбби еще не проснулась. В квартире было тихо. Даже чересчур тихо. Эта тишина давила на меня.

Дверь комнаты Шепли издала жалобный стон, после чего босые ноги моего родственника зашлепали по полу. Волосы у него торчали в разные стороны, глаза были осоловелые со сна. Он уселся на диванчик и несколько секунд смотрел на меня из-под капюшона олимпийки. Наверное, было холодно. Я не заметил.

— Трэв, вы с ней еще увидитесь.

— Знаю.

— А по лицу не скажешь.

— Все уже не то, Шеп. Мы разделимся: я буду жить своей жизнью, а она — своей, с Паркером.

— Не факт. Может, Хейс повернется к ней задом, и она одумается.

— Ну, если не он, так найдется кто-нибудь другой вроде него.

Шепли вздохнул и, подтянув коленку к подбородку, взялся рукой за лодыжку.

— Чем я могу тебе помочь?

— Я не чувствовал себя так с тех пор, как умерла мама. Не знаю, что мне делать, — выдохнул я. — Похоже, я потеряю Эбби.

Шепли нахмурился:

— И ты решил сдаться без боя?

— Я уже все перепробовал. До нее не достучаться. Видимо, она просто не чувствует ко мне того же, что я к ней.

— Или старается не чувствовать. Слушай, мы с Америкой куда-нибудь слиняем. Сегодняшний вечер будет еще в твоем распоряжении. Сделай что-нибудь особенное. Купи бутылку вина, приготовь пасту. У тебя это здорово получается.

Я усмехнулся:

— Вряд ли паста способна изменить ее чувства ко мне.

Шепли улыбнулся:

— Как знать… Я, например, решил наплевать на то, что ты псих, и поселиться с тобой в одной квартире именно благодаря твоим кулинарным навыкам.

Я кивнул:

— Попробую. Я стараюсь хвататься за любую возможность.

— Просто сделай так, чтобы вечер получился запоминающимся, — сказал Шеп, пожимая плечами. — Может, удастся ее расшевелить.

Шепли с Америкой вызвались съездить в магазин и привезти все, что требовалось для моего ужина. Шеп даже предложил купить новые столовые приборы, а то в ящиках наших кухонных шкафов валялась всякая разномастная фигня. В общем, к своему последнему вечеру с Голубкой я был подготовлен основательно.

Как только я накрыл на стол, Эбби появилась на пороге гостиной в дырявых джинсах и свободной белой блузе.

— У меня уже слюнки текут. Не знаю, что ты приготовил, но пахнет вкусно.

Я положил в ее тарелку пасту с соусом «Альфредо» и поджаристого цыпленка по-каджунски, а сверху — помидор, нарезанный кубиками, и немного зеленого лука.

— Вот что я приготовил, — сказал я, ставя Голубкину порцию перед ее стулом.

Эбби села, широко раскрытыми глазами оглядела содержимое своей тарелки, а потом стала смотреть, как я накладываю еду себе. Я подал ей кусочек чесночного хлеба, она улыбнулась:

— Ты все предусмотрел!

— Да, — сказал я, вынимая пробку из бутылки.

Несколько капель выплеснулось, когда я наливал вино в Голубкин бокал. Она хихикнула:

— Совсем не обязательно было все это делать.

— Нет, обязательно. — Я сжал губы.

Эбби отправляла в рот кусок за куском, едва успевая глотать.

— Мм… — протянула она. — Все очень вкусно, Трэв. И почему ты от меня скрывал такой талант?

— Если бы я тебе раньше сказал, ты бы требовала, чтобы я готовил каждый вечер. — Я вымученно улыбнулся, но улыбка тут же испарилась.

— Мне тоже будет тебя не хватать, Трэв, — сказала она, не переставая жевать.

— Ты ведь будешь заходить к нам?

— Ну конечно, я же говорила. А ты заглядывай в «Морган», помогай мне с занятиями, как раньше.

— Это будет уже не то, — вздохнул я. — Ты начнешь встречаться с Паркером, мы займемся каждый своими делами и разойдемся в разные стороны.

— Перестань. Все изменится не так уж сильно.

Я усмехнулся:

— Когда мы с тобой только встретились, никто бы не подумал, что мы будем сидеть здесь вот так, вдвоем. Три месяца назад я и предположить не мог, до какого жалкого состояния меня может довести прощание с девушкой.

Эбби посерьезнела:

— Мне совсем не хочется, чтобы ты был в жалком состоянии.

— Тогда не уходи.

Она сглотнула, едва заметно пошевелив бровями:

— Я не могу переехать сюда насовсем, Трэвис. Это безумие.

— Почему? Прошлые две недели были лучшими в моей жизни.

— В моей тоже.

— Тогда с чего же я чувствую себя так, будто больше никогда тебя не увижу?

Эбби посмотрела на меня, но ничего не ответила. Просто встала, обошла стол и села ко мне на колени. Мне нестерпимо хотелось взглянуть ей в глаза, но я боялся, что если сделаю это, то не удержусь и попытаюсь ее поцеловать. Тогда весь вечер пойдет насмарку. Голубка приобняла меня и прижалась мягкой щекой к моему лицу.

— Скоро ты поймешь, какая я заноза в заднице, и перестанешь по мне скучать, — прошептала она в мое ухо.

Я несколькими круговыми движениями погладил ее между лопатками и, пытаясь подавить грусть, сказал:

— Обещаешь?

Эбби посмотрела мне в глаза и приложила обе ладони к моему лицу, потом провела большим пальцем по челюсти. Захотелось умолять Голубку остаться, но даже если бы я на это решился, она, сидя в своем пузырьке, все равно бы меня не услышала.

Эбби закрыла глаза и подалась ко мне. Я знал, что она собирается чмокнуть меня в уголок рта, но повернул голову так, чтобы поцелуй пришелся прямо в губы. Это был мой последний шанс — поцеловать Голубку на прощание.

На мгновение Эбби застыла, но потом ее тело расслабилось. Она позволила себе несколько секунд помедлить, прежде чем с улыбкой отстранилась от моего лица.

— Завтра у меня трудный день. Приберусь на кухне и пойду спать.

— Я тебе помогу.

Мы молча убрали посуду. Тотошка спал рядом на полу. Вытерев последнюю тарелку и поставив ее в сушилку, я взял Эбби за руку и повел по коридору. Каждый шаг был для меня мучением.

Голубка стащила с себя джинсы, сняла через голову блузку и, выхватив из шкафа мою поношенную серую футболку, напялила ее. Я разделся до трусов, что уже множество раз делал в присутствии Эбби, но сегодня в воздухе витала какая-то торжественность.

Мы легли в постель. Я, как только потушил лампу, обнял Голубку обеими руками и вздохнул, а она уткнулась лицом мне в шею.

Деревья за окном бросали тени на стену. Я постарался сосредоточиться на этих силуэтах, непрерывно менявшихся из-за легкого ветра, шевелившего ветви. Хотелось чем-нибудь занять воображение, чтобы не смотреть на циферблат будильника и не думать о том, сколько еще осталось до утра.

Утро. Всего через несколько часов моя жизнь изменится к худшему. О господи! Как я это перенесу? Я крепко зажмурился, пытаясь направить мысль в другое русло.

— Трэв, с тобой все хорошо?

Несколько секунд я молчал, подбирая слова.

— Еще никогда в жизни мне не было менее хорошо.

Эбби снова прижалась лбом к моей щеке. Я обнял ее крепче.

— Глупости, — сказала она. — Мы же будем видеться каждый день.

— Не будем, и ты прекрасно это знаешь.

Голубка слегка приподняла голову. Я не был уверен, смотрит ли она на меня просто так или собирается что-то сказать. Я ждал в темноте и тишине, чувствуя, что мир вокруг меня может в любую секунду обрушиться.

Вдруг Эбби дотронулась губами до моей шеи. Как бы пробуя мою кожу на вкус, она приоткрыла рот. Ощутив это теплое, влажное прикосновение, я растерянно посмотрел на Голубку. За окнами ее глаз вспыхнула знакомая искорка. Я все-таки расшевелил Эбби, хотя и не вполне осознавал, как мне это удалось. Наконец-то она поняла, что я к ней чувствую, и внутри у нее как будто зажегся огонек.