Сероглазый король - Ахматова Анна Андреевна

* * *

• Немудрено, что похоронным звоном
• Звучит порой мой непокорный стих
• И что грущу. Уже за Флегетоном
• Три четверти читателей моих.

• А вы, друзья! Осталось вас не много, —
• Мне оттого вы с каждым днем милей…
• Какой короткой сделалась дорога,
• Которая казалась всех длинней.

1958

* * *

• Ты напрасно мне под ноги мечешь
• И величье, и славу, и власть.
• Знаешь сам, что не этим излечишь
• Песнопения светлую страсть.

• Разве этим развеешь обиду?
• Или золотом лечат тоску?
• Может быть, я и сдамся для виду.
• Не притронусь я дулом к виску.

• Смерть стоит все равно у порога,
• Ты гони ее или зови,
• А за нею темнеет дорога,
• По которой ползла я в крови.

• А за нею десятилетья
• Скуки, страха и той пустоты,
• О которой могла бы пропеть я,
• Да боюсь, что расплачешься ты.

• Что ж, прощай. Я живу не в пустыне.
• Ночь со мной и всегдашняя Русь.
• Так спаси же меня от гордыни.
• В остальном я сама разберусь.

1958

* * *

• И снова осень валит Тамерланом,
• В арбатских переулках тишина.
• За полустанком или за туманом
• Дорога непроезжая черна.
• Так вот она, последняя! И ярость
• Стихает. Все равно что мир оглох…
• Могучая евангельская старость
• И тот горчайший гефсиманский вздох.

1947–1958

* * *

• Все ушли, и никто не вернулся,
• Только, верный обету любви,
• Мой последний, лишь ты оглянулся,
• Чтоб увидеть все небо в крови.
• Дом был проклят, и проклято дело,
• Тщетно песня звенела нежней,
• И глаза я поднять не посмела
• Перед страшной судьбою своей.
• Осквернили пречистое слово,
• Растоптали священный глагол,
• Чтоб с сиделками тридцать седьмого
• Мыла я окровавленный пол.
• Разлучили с единственным сыном,
• В казематах пытали друзей,
• Окружили невидимым тыном
• Крепко слаженной слежки своей.
• Наградили меня немотою,
• На весь мир окаянно кляня,
• Окормили меня клеветою,
• Опоили отравой меня
• И, до самого края доведши,
• Почему-то оставили там.
• Любо мне, городской сумасшедшей,
• По предсмертным бродить площадям.

1959

ПОСЛЕДНЕЕ СТИХОТВОРЕНИЕ

• Одно, словно кем-то встревоженный гром,
• С дыханием жизни врывается в дом,
• Смеется, у горла трепещет,
• И кружится, и рукоплещет.

• Другое, в полночной родясь тишине,
• Не знаю откуда крадется ко мне,
• Из зеркала смотрит пустого
• И что-то бормочет сурово.

• А есть и такие: средь белого дня,
• Как будто почти что не видя меня,
• Струятся по белой бумаге,
• Как чистый источник в овраге.

• А вот еще: тайное бродит вокруг —
• Не звук и не цвет, не цвет и не звук, —
• Гранится, меняется, вьется,
• А в руки живым не дается.

• Но это!.. по капельке выпило кровь,
• Как в юности злая девчонка – любовь,
• И, мне не сказавши ни слова,
• Безмолвием сделалось снова.

• И я не знавала жесточе беды.
• Ушло, и его протянулись следы
• К какому-то крайнему краю,
• А я без него… умираю.

1959

* * *

• Как и жить мне с этой обузой,
• А еще называют Музой,
• Говорят: «Ты с ней на лугу…»
• Говорят: «Божественный лепет…»
• Жестче, чем лихорадка, оттреплет,
• И опять весь год ни гугу.

1959

* * *

• Подумаешь, тоже работа —
• Беспечное это житье:
• Подслушать у музыки что-то
• И выдать шутя за свое.

• И чье-то веселое скерцо
• В какие-то строки вложив,
• Поклясться, что бедное сердце
• Так стонет средь блещущих нив.

• А после подслушать у леса,
• У сосен, молчальниц на вид,
• Пока дымовая завеса
• Тумана повсюду стоит.

• Налево беру и направо,
• И даже, без чувства вины,
• Немного у жизни лукавой,
• И все – у ночной тишины.

1959

НАСЛЕДНИЦА

• Казалось мне, что песня спета
• Средь этих опустелых зал.
• О, кто бы мне тогда сказал,
• Что я наследую все это:
• Фелицу, лебедя, мосты
• И все китайские затеи,
• Дворца сквозные галереи
• И липы дивной красоты.
• И даже собственную тень,
• Всю искаженную от страха,
• И покаянную рубаху,
• И замогильную сирень.

1959