Двадцать лет спустя - Дюма Александр

– Да, мне кажется, ему очень плохо.

– Я не об этом, – продолжала хозяйка, вся дрожа, – я спрашиваю тебя: узнаешь ли ты его?

– Этого человека? Постой…

– А, вижу, ты узнал его, ты тоже побледнел, – сказала жена.

– В самом деле! – воскликнул хозяин. – Горе нашему дому! Это бывший бетюнский палач!

– Бывший бетюнский палач! – прошептал молодой монах, останавливаясь, и на лице его отразилось отвращение к тому, кого он собирался исповедовать.

Д’Арменж, стоявший в дверях, заметил его колебания.

– Сеньор монах, – сказал он, – настоящий ли это палач или бывший, все-таки он человек. Окажите ему последнюю помощь, которую он у вас просит: ваш поступок от этого будет еще достойнее.

Монах, ничего не ответив, молча направился в нижнюю комнату, где слуги уложили умирающего на кровать.

Увидев служителя алтаря, шедшего к изголовью больного, слуги вышли и затворили за собой дверь.

Д’Арменж и Оливен дожидались их. Все четверо сели на коней и рысью пустились по дороге вслед за Раулем и его спутником, уже исчезнувшими вдали.

Когда воспитатель и его свита уже скрылись из виду, перед гостиницей остановился новый путник.

– Что вам угодно, сударь? – спросил побледневший хозяин, все еще взволнованный своим открытием.

Путник знаком показал, что хочет пить, затем слез с лошади и сделал движение, каким чистят лошадь.

– Черт возьми, – пробормотал хозяин, – а этот вот, кажется, еще и немой. Где хотите вы пить? – спросил он громко.

– Здесь, – сказал путешественник, указывая на стол.

«Оказывается, я ошибся, – подумал хозяин. – Он не совсем немой».

Он поклонился, сходил за бутылкой вина и печеньем и поставил их на стол перед своим молчаливым посетителем.

– Угодно ли вам, сударь, еще чего-нибудь? – спросил он.

– Да, – ответил путешественник.

– Что же вам угодно?

– Узнать, не проезжал ли здесь молодой человек пятнадцати лет, верхом на рыжей лошади, в сопровождении слуги.

– Виконт де Бражелон? – спросил хозяин.

– Именно.

– Значит, вас зовут господин Гримо?

Приезжий утвердительно кивнул головой.

– Так вот, – сказал хозяин, – ваш молодой барин был здесь четверть часа тому назад. Он будет обедать в Мазенгарбе и ночевать в Камбрене.

– А сколько отсюда до Мазенгарба?

– Две с половиной мили.

– Благодарю вас.

Гримо, убедившись в том, что еще до вечера увидится со своим молодым барином, успокоился, отер себе лоб, налил стакан вина и выпил его молча.

Он поставил стакан на стол и только что собрался наполнить его снова, как страшный крик раздался из комнаты, в которой был монах с умирающим. Гримо вскочил.

– Что это такое? – спросил он. – Откуда этот крик?

– Из комнаты раненого, – ответил хозяин.

– Какого раненого? – спросил Гримо.

– Бывший бетюнский палач был ранен испанскими бандитами. Его привезли сюда, и сейчас он исповедуется августинскому монаху. Он, видно, сильно страдает.

– Бывший бетюнский палач! – пробормотал Гримо, напрягая память. – Человек лет под шестьдесят, высокий, широкоплечий, смуглый, волосы и борода черные?

– Так, так, только борода поседела, а волосы стали совсем белые. Вы его знаете? – спросил хозяин.

– Я видел его один раз, – сказал Гримо, лицо которого омрачилось при этом воспоминании.

Тут вбежала хозяйка, вся дрожа.

– Ты слышал? – спросила она мужа.

– Да, – ответил тот, с беспокойством поглядывая на дверь.

Крик повторился; он был слабее и тотчас же перешел в долгий, протяжный стон.

Все трое в ужасе переглянулись.

– Надо посмотреть, что там такое, – сказал Гримо.

– Можно подумать, что там кого-нибудь душат, – пробормотал хозяин.

– Господи Иисусе! – воскликнула его жена, крестясь.

Гримо говорил мало, зато, как мы знаем, умел действовать. Он бросился к двери и с силой толкнул ее, но она была заперта изнутри на задвижку.

– Отворите! – крикнул хозяин. – Отворите, сеньор монах, отворите сию же минуту!

Ответа не последовало.

– Отворите, или я вышибу дверь! – крикнул Гримо.

Никакого ответа. Тогда Гримо посмотрел вокруг и увидел кочергу, случайно стоявшую в углу. Он подсунул ее под дверь, и, прежде чем хозяин успел помешать, дверь соскочила с петель. Комната была залита кровью, сочившейся через тюфяк. Раненый уже не мог говорить, а только хрипел. Монах исчез.

– А монах? – вскричал хозяин. – Где же монах?

Гримо бросился к открытому окну, выходившему во двор.