Сорок пять - Дюма Александр

– Даже тогда, когда он нанес мне оскорбление, велев обыскать мои носилки в нескольких лье от Сакса, когда я выехала из Парижа, направляясь к вам, сир?

– Ну, когда имеешь брата таких строгих нравов, – заметил Генрих своеобразным тоном, по которому нельзя было судить, шутит он или говорит серьезно, – брата-короля, столь щепетильного…

– Он должен был бы охранять подлинную честь своей сестры и всей своей семьи. Ибо я не думаю, что, если бы сестра ваша, Екатерина д'Альбре, явилась жертвой скандальной сплетни, вы бы дали этому скандалу полную огласку, прибегнув к помощи гвардейского капитана.

– О, я ведь добродушный, патриархальный буржуа, – сказал Генрих, – и король-то я только для смеха, что же мне, черт возьми, делать, как не смеяться? Но письмо, письмо, ведь оно адресовано мне, и я хочу знать, о чем там речь.

– Это коварное письмо, сир.

– Подумаешь!

– Да, да, и в нем больше клеветы, чем нужно для того, чтобы поссорить не только мужа с женой, но и друга со всеми своими друзьями.

– Ого! – протянул Генрих, выпрямляясь и нарочно придавая своему лицу, обычно столь открытому и благодушному, подозрительное выражение. – Поссорить мужа с женой, то есть меня с вами?

– Да, вас со мною, сир.

– А по какому случаю, женушка?

Шико сидел как на иголках, и хотя ему очень хотелось есть, он многое бы отдал, чтобы только уйти спать даже без ужина.

– Гром разразится, – шептал он про себя, – гром разразится.

– Сир, – сказала королева, – я очень сожалею, что ваше величество позабыли латынь, которой вас, однако же, наверно обучали.

– Сударыня, из всей латыни, которой я обучался, мне запомнилось только одно – одна фраза: «Deus et virtus aeterna»^[53] – странное сочетание мужского, женского и среднего рода. Мой учитель латинского языка мог истолковать мне это сочетание лишь с помощью греческого языка, который я знаю еще хуже латыни.

– Сир, – продолжала королева, – если бы вы знали латынь, то обнаружили бы в письме много комплиментов по моему адресу.

– О, отлично, – сказал король.

– Optime,^[54] – вставил Шико.

– Но каким же образом, – продолжал Генрих, – относящиеся к вам комплименты могут нас с вами поссорить? Ведь пока брат мой Генрих будет вас хвалить, мы с ним во мнениях не разойдемся. Вот если бы в этом письме о вас говорилось дурно – тогда, сударыня, – дело другое, и я понял бы политический расчет моего брата.

– А! Если бы Генрих говорил обо мне дурно, вам была бы понятна политика Генриха?

– Да, Генриха де Валуа. Мне известны причины, по которым он хотел бы нас поссорить.

– Погодите в таком случае, сир, ибо эти комплименты только лукавое вступление, за которым следует злостная клевета на ваших и моих друзей.

Смело бросив королю эти слова, Маргарита стала ждать возражений.

Шико опустил голову, Генрих пожал плечами.

– Подумайте, друг мой, – сказал он, – в конце концов, вы, может быть, чересчур хорошо поняли эту латынь, и письмо моего брата, возможно, не столь злонамеренно.

Как ни кротко, как ни мягко произнес Генрих эти слова, королева Наваррская бросила на него взгляд, полный недоверия.

– Поймите меня до конца, сир, – сказала она.

– Мне, бог свидетель, только этого и нужно, сударыня, – ответил Генрих.

– Нужны вам или нет ваши слуги, скажите!

– Нужны ли они мне, женушка? Что за вопрос! Что бы я стал делать без них, предоставленный самому себе, боже ты мой!

– Так вот, сир, король хотел бы оторвать от вас лучших ваших слуг.

– Это ему не удастся.

– Браво, сир, – прошептал Шико.

– Ну, разумеется, – заметил Генрих с тем изумительным добродушием, которое было настолько свойственно ему, что до конца его жизни все на это ловились, – ведь слуг моих привязывает ко мне чувство, а не выгода. Я ничего им дать не могу.

– Вы им отдаете все свое сердце, все свое доверие, сир, это лучший дар короля его друзьям.

– Да, милая женушка, и что же?

– А то, сир, что вы больше не должны им верить.

– Помилуй бог, я перестану им верить лишь в том случае, если они меня к этому вынудят, оказавшись недостойными веры.

– Ну так вам, – сказала Маргарита, – докажут, что они ее недостойны, сир. Вот и все.

– Ах так, – заметил король, – а в чем именно?

Шико снова опустил голову, как всегда делал это в щекотливый момент.

– Я не могу сказать вам это, сир, – продолжала Маргарита, – не поставив под угрозу…