Сорок пять - Дюма Александр

Нищий поклонился еще ниже, чем раньше, и отошел.

За ним последовал другой, смиренно склонившийся перед королем.

– Ош, – произнес он.

– Сколько?

– Триста пятьдесят.

– Кагор.

Он отдал ему вторую монету и достал из кошелька еще одну.

Второй исчез так же, как и первый. Подошел, отвесив поклон, третий.

– Нарбонна, – сказал он.

– Сколько?

– Восемьсот.

– Кагор.

Он отдал третью монету и извлек из кошелька еще одну.

– Монтобан, – сказал четвертый нищий.

– Сколько?

– Шестьсот.

– Кагор.

И так все подходили, кланялись, произносили название какого-нибудь города и цифру. Общий итог этих цифр составлял восемь тысяч.

Каждому из них Генрих отвечал «Кагор», совершенно одинаково произнося каждый раз это слово. Раздача кончилась, в кошельке не оставалось больше монет, на дворе – нищих.

– Вот и все, – сказал Генрих.

– Все, сир?

– Да, я кончил.

Шико тронул короля за рукав.

– Сир! – сказал он.

– Ну?

– Разрешите мне проявить любопытство.

– Почему нет? Любопытство – вещь вполне естественная.

– Что вам говорили эти нищие и что вы им, черт возьми, отвечали?

Генрих улыбнулся.

– Вы знаете, здесь все – сплошная тайна.

– Ты находишь?

– Да. Никогда я не видел, чтобы так раздавали милостыню.

– В Нераке это обычное дело, дорогой мой Шико. Знаешь поговорку: «Что город, то норов».

– Странный обычай, сир.

– Да нет же, разрази меня гром! Нет ничего проще. Все эти люди, которых ты видел, бродят по стране и собирают подаяние. Но они все из разных мест.

– И что же, сир?

– Так вот, чтобы я не подавал все одним и тем же, они называют мне свой родной город. Таким образом, дорогой мой Шико, ты сам понимаешь, я поровну раздаю милостыню и помогаю нищим всех городов своего государства.

– Ну, что касается названий городов, которые они произносят, – это куда ни шло. Но почему вы всем им отвечали «Кагор»?

– Что ты говоришь? – вскричал Генрих с отлично разыгранным удивлением. – Я отвечал им «Кагор»?

– А то что же?

– Ты думаешь?

– Я в этом уверен.

– Вот видишь ли, с тех пор как мы с тобой поговорили о Кагоре, это слово у меня все время на языке. Так ведь всегда происходит, когда страстно желаешь чего-нибудь, а получить не можешь; думаешь о нем, думаешь – и называешь вслух.

– Гм, – хмыкнул Шико, недоверчиво глядя в ту сторону, куда скрылись нищие. – Это гораздо менее ясно, чем мне хотелось бы, сир. К тому же смущает меня еще одно…

– Как, еще что-то?

– Цифра, которую произносил каждый из них: если сложить все эти цифры, получится восемь тысяч.

– А, что касается цифр, то и я, Шико, подобно тебе, ничего тут не понял. Но вот что, пожалуй, приходит мне в голову: как ты знаешь, все нищие составляют различные союзы, и, может быть, они называли количество членов того союза, к которому каждый из них принадлежал. Это кажется мне весьма вероятным.

– Сир! Сир!

– Пойдем ужинать, друг мой. На мой взгляд, ничто так не проясняет ум, как еда и питье. Мы обдумаем все это за столом, и ты сам убедишься, что если пистоли у меня обрезаны, то бутылки полны доверху.

Король свистнул пажа и велел подавать ужин.

Затем, безо всяких церемоний взяв Шико под руку, он поднялся вместе с ним обратно в кабинет, где был сервирован ужин.

Проходя мимо покоев королевы, он взглянул на окна и увидел, что они не освещены.

– Паж, – спросил он, – ее величества королевы нет дома?

– Ее величество, – ответил паж, – пошла проведать мадемуазель де Монморанси, которая, говорят, тяжело больна.

– Ах, бедняжка Фоссэз, – сказал Генрих, – правда, у королевы такое доброе сердце. Пойдем ужинать, Шико, пойдем ужинать!

Глава 19

С кем в действительности проводил ночь король Наваррский

Ужин прошел очень весело. Казалось, и в мыслях и в сердце Генриха рассеялся всякий мрак, а когда Беарнец находился в таком расположении духа, он был приятнейший сотрапезник.

Что касается Шико, то он постарался как можно тщательнее скрыть пока еще смутное беспокойство, которое охватило его при появлении испанского посла, сопровождало во дворе, усилилось при раздаче золота нищим и больше уже не покидало.

Генрих пожелал, чтобы его куманек Шико отужинал с ним наедине. При дворе короля Генриха он всегда ощущал к Шико некую слабость, довольно обычную слабость умного человека к другому умному человеку. Шико со своей стороны, если оставить в стороне испанского посла, нищих с их паролем и обрезанными золотыми монетами, тоже питал к наваррскому королю большую симпатию.