Сорок пять - Дюма Александр

К тому же глубоко запавшие углы его рта придавали его лицу выражение отнюдь не богомольное, когда же от ухмылки он переходил к смеху, во рту его обнажались три зуба, похожие на колья палисада за валами толстых губ.

Руки, длинные, как у Шико, но толще, плечи такие, что на них действительно можно было взвалить ворота Газы,^[39] большой кухонный нож за веревочным поясом да мешковина, закрывавшая грудь, словно щит, – таков был у этого монастырского Голиафа^[40] набор оборонительного и наступательного оружия.

«Решительно, – подумал Шико, – он здорово безобразен, и если при такой наружности он не несет мне приятных известий, то, на мой взгляд, подобная личность не имеет никакого права на существование».

Когда Шико приблизился, монах, не спускавший с него глаз, приветствовал его почти по-военному.

– Чего вы хотите, друг мой? – спросил Шико.

– Вы господин Робер Брике?

– Собственной особой.

– В таком случае у меня для вас письмо от преподобного настоятеля.

– Давайте.

Шико взял письмо. Оно гласило:

«Да, как бы не так, – подумал Шико, искоса бросив взгляд на монаха, – рассчитывай на это».

– Какой прекрасный почерк! – сказал Шико, закончив чтение письма. – Пари держу, что письмо написано казначеем: какая прекрасная рука!

– Письмо действительно написал брат Борроме, – ответил Голиаф.

– В таком случае, друг мой, – продолжал Шико, любезно улыбнувшись высокому монаху, – вы можете возвратиться в аббатство!

– Я?

– Да, вы передадите его преподобию, что мои планы изменились и я предпочитаю путешествовать один.

– Как, вы не возьмете меня с собою, сударь? – спросил монах тоном, в котором к изумлению примешивалась угроза.

– Нет, друг мой, нет.

– А почему, скажите, пожалуйста?

– Потому что я должен соблюдать бережливость. Время теперь трудное, а вы, видимо, непомерно много едите.

Великан обнажил свои клыки.

– Жак ест не меньше моего.

– Да, но Жак – настоящий монах.

– А я-то что же такое?

– Вы, друг мой, ландскнехт или жандарм, что, говоря между нами, может вызвать негодование у Богоматери, к которой я послан.

– Что это вы мелете насчет ландскнехтов и жандармов? – сказал монах. – Я инок из обители святого Иакова, что вы, не видите этого по моему облачению?

– Человек в рясе не всегда монах, друг мой, – ответил Шико. – Но человек с ножом за поясом – всегда воин. Передайте это, пожалуйста, брату Борроме.

И Шико отвесил гиганту прощальный поклон, а тот направился обратно в монастырь, ворча, как прогнанный пес.

Что касается нашего путешественника, он подождал, пока тот, кто должен был стать его спутником, скрылся из вида. Когда же он исчез за воротами монастыря, Шико спрятался за живой изгородью, снял там свою куртку и под холщовую рубаху поддел уже знакомую нам тонкую кольчугу.

Кончив переодеваться, он напрямик через поле направился к Шарантонской дороге.

Глава 26

Гизы

Вечером того же дня, когда Шико отправился в Наварру, мы снова повстречаемся в большом зале дворца Гизов, куда в прежних наших повествованиях не раз вводили читателей, мы снова повстречаемся с быстроглазым юношей, который попал в Париж на лошади Карменжа, и, как мы уже знаем, оказался не кем иным, как прекрасной дамой, явившейся на исповедь к дону Модесту Горанфло.

На этот раз она отнюдь не пыталась скрыть, кто она такая, или переодеться в мужское платье.

Госпожа де Монпансье, в изящном наряде с высоким кружевным воротником, с целым созвездием драгоценных камней в прическе по моде того времени, нетерпеливо ожидала, стоя в амбразуре окна одна, какого-то запаздывающего посетителя.