Сорок пять - Дюма Александр

– О черт, – пробормотал Шико. – Этот визит, уж наверно, помешал нашему любовнику больше, чем мог ему помешать я.

Но при появлении Дюплесси-Морнэ лицо Генриха выразило только радость. Он пожал вновь прибывшему обе руки, пренебрежительно оттолкнул накрытый стол и усадил Морнэ подле себя со всем пылом, который мог испытывать любовник, приближаясь к своей милой.

Он, видимо, с нетерпением ждал первых слов, которые произнесет его советник. Но внезапно, еще до того, как Морнэ заговорил, он встал и, сделав ему знак обождать, подошел к двери и закрыл ее на задвижку, проявляя осмотрительность, которая заставила Шико весьма и весьма задуматься.

Затем он устремил пылающий взор на карты, планы и письма, которые передавал ему – одно за другим – его министр.

Король зажег еще несколько свечей и принялся писать и делать какие-то отметки на географических картах.

– Ого! – прошептал Шико. – Вот как славно проводит ночи Генрих Наваррский! Помилуй бог, если они все такие, Генрих Валуа рискует провести немало скверных ночей.

В это мгновение он услышал за собою шаги. Это был паж, дежуривший в галерее и ожидавший его по приказу короля.

Боясь, как бы его не застали подслушивающим, Шико выпрямился во весь свой рост и попросил мальчика провести его в предназначенную ему комнату.

К тому же узнавать больше было нечего. Появление Дюплесси сказало ему все.

– Следуйте, пожалуйста, за мной, – сказал д'Обиак, – мне поручено указать вам вашу комнату.

И он проводил Шико на третий этаж, где для него приготовлено было помещение.

У Шико не оставалось уже никаких сомнений. Он прочел уже половину знаков, составлявших ребус, именовавшийся королем Наваррским. Поэтому он и не пытался заснуть, но в мрачной задумчивости уселся на кровать. Луна, спускаясь к заостренным углам крыши, лила словно из серебряного кувшина свой голубоватый свет на поля и реку.

«Дело ясное, – нахмурясь, думал Шико, – Генрих – настоящий король, он тоже затевает заговоры. Весь этот дворец, парк, город – все – очаг заговора, женщины заводят любовные шашни, но за этими шашнями – политика, мужчины, горя надеждой, куют свое грядущее счастье! Генрих лукав, ум его граничит с гениальностью. Он в сношениях с Испанией, страной всяческих коварных замыслов. Кто знает – может быть, за его благородным ответом послу скрываются мысли совершенно противоположные, может быть, он предупредил об этом посла, подмигнув ему или дав какой-нибудь другой знак, которого я, сидя в своем укрытии, не мог уловить. У Генриха есть соглядатаи. Он их оплачивает или поручает кому-нибудь оплачивать. Эти нищие ни более ни менее, как переодетые дворяне. Искусно вырезанные золотые монеты – условные знаки, вещественный, осязаемый пароль. Генрих разыгрывает влюбленного безумца, и в то время как все воображают, что он занят любовными делами, он по ночам работает с Морнэ, который никогда не спит и не знает, что такое любовь. Вот что я должен был увидеть – и увидел. У королевы Маргариты есть любовники, и королю это известно. Он знает, кто они, и терпит их, ибо еще нуждается в них, или в ней, или и в них и в ней вместе. Он плохой военный, значит, ему нужны полководцы, а так как денег у него мало, он вынужден оплачивать их тем, что они предпочитают. Генрих Валуа сказал мне, что не может спать. Помилуй бог! Хорошо делает, что не спит. Счастье наше еще, что этот коварный Беарнец – добрый дворянин, которому бог дал способность к интригам, но позабыл дать силу и напористость. Говорят, Генрих боится мушкетных выстрелов; утверждают, что, когда совсем еще юным его взяли на войну, он не смог высидеть в седле более четверти часа. К счастью нашему, – повторил про себя Шико, – ибо в такое время, как наше, если человек, искусный в интригах, еще к тому же силен и смел, он может стать повелителем мира. Да, имеется Гиз – этот обладает обоими качествами: и даром интриги, и сильной рукой. Но плохо для него то, что его мужество и ум всем известны, а Беарнца никто не опасается. Один я его разгадал».

И Шико потер себе руки.

«Что ж? – продолжал он свою мысль. – Теперь, когда он разгадан, мне здесь делать нечего. Поэтому, пока он работает или спит, я потихоньку-полегоньку выберусь из города. Мало, думается мне, есть послов, которые могут похвастать, что в один день выполнили всю свою миссию. Я же это сделал. Итак, я выберусь из Нерака, а очутившись за пределами его, поскачу что есть духу во Францию».