Сорок пять - Дюма Александр

Минут через пять Орильи вернулся к своему повелителю, который, как он сказал, расположился в большой комнате.

– Ну что? – спросил герцог.

– А то, монсеньер, что, если видимость меня не обманывает, этот дом должен быть очень интересен по своему убранству.

– Почему ты так думаешь?

– Да потому, – тьфу, пропасть! – что в верхнее помещение не так-то легко проникнуть.

– Что это значит?

– Это значит, что вход туда охраняет дракон.

– Что за глупая шутка, милейший маэстро?

– Увы, монсеньер, это не глупая шутка, а печальная истина. Сокровище находится на втором этаже в комнате, а из-под двери этой комнаты виднеется свет.

– Ладно. А затем?

– Монсеньер хочет сказать: а сперва?

– Орильи!

– Так вот, монсеньер, на пороге этой комнаты лежит человек, закутанный в большой серый плащ.

– Ого-го! Господин дю Бушаж позволяет себе посылать солдата для охраны дамы своего сердца?

– Это не солдат, монсеньер, а, вероятнее всего, слуга дамы или самого графа.

– И каков он на вид, этот слуга?

– Монсеньер, его лица я никак не мог разглядеть, но зато явственно видел большой фламандский нож, заткнутый за пояс; он крепко сжимает его в кулаке, на вид весьма увесистом.

– Это прелюбопытно, – молвил герцог, – расшевели малость этого парня, Орильи!

– Ну нет, монсеньер!

– Как нет? Что ты говоришь?

– Осмелюсь сказать, что меня не только изукрасит фламандский нож, но я еще наживу себе смертельного врага в лице господ де Жуаез, любимцев двора. Будь вы королем Нидерландов, – куда ни шло, но сейчас, монсеньер, мы должны ладить со всеми, в особенности с теми, кто спас нам жизнь, а спасли ее братья Жуаезы. Имейте в виду, монсеньер, что, если вы этого не скажете, скажут они сами.

– Ты прав, Орильи, – сказал герцог, топнув ногой, – всегда прав, и все же…

– Да, понимаю, и все же ваше высочество не видели ни одного женского лица в течение двух гибельных недель. Я, конечно, не говорю об этих скотах, населяющих польдеры. Они ведь не заслуживают, чтобы их называли мужчинами и женщинами. Это самцы и самки – больше ничего.

– Я хочу видеть эту любовницу дю Бушажа, Орильи. Я хочу ее видеть, слышишь?

– Да, монсеньер, слышу.

– Ну так ответь мне хоть что-нибудь!

– Возможно, вы ее и увидите, но только не в открытую дверь.

– Пусть так, – согласился герцог, – если не в открытую дверь, то хоть в закрытое окно.

– А! Это дельная мысль, монсеньер, и в доказательство того, что я считаю ее прекрасной, я мигом добуду вам приставную лестницу.

Орильи прокрался во двор и прямо направился к навесу, под которым онисские кавалеристы поставили лошадей. Вскоре он нашел там то, что почти всегда можно найти под навесом, а именно – лестницу. Он достаточно ловко пробрался среди спящих людей и животных, чтобы не проснулись одни и не брыкнули его другие, и, выйдя на улицу, прислонил ее к наружной стене дома.

Только принц крови, высокомерно презирающий всякую мещанскую щепетильность, подобно всем деспотам, властвующим «божьей милостью», мог решиться в присутствии часового, расхаживающего перед дверью, где заперты были пленные, совершить поступок такой дерзновенно оскорбительный в отношении дю Бушажа, как тот, на который осмелился герцог.

Орильи это понял и обратил внимание герцога на часового, который, не зная, кто перед ним, видимо, намеревался крикнуть им: «Кто идет?»

Франсуа пожал плечами и прямиком направился к часовому.

– Друг мой, – сказал он солдату, – это, кажется, самое высокое место в поселке?

– Так точно, монсеньер, – ответил часовой, который, узнав герцога, почтительнейше отдал ему честь, – и не будь этих старых лип, при лунном свете были бы хорошо видны окрестности.

– Я так и думал, – молвил герцог, – вот я и велел принести эту лестницу, чтобы поверх деревьев обозреть местность. Ну-ка полезай, Орильи, или нет, лучше полезу я: начальник должен все видеть сам.

– А куда приставить лестницу, монсеньер? – спросил лицемерный слуга.

– Да куда угодно, хотя бы к этой стене.

Лестница была приставлена, и герцог стал подниматься.

Что касается часового, то, либо угадав намерение принца, либо из врожденного чувства скромности, он повернул голову в противоположную сторону. Герцог взобрался на самый верх лестницы, Орилъи остался внизу.

Комната, где Анри поместил Диану, была устлана циновками; в ней стояли массивная дубовая кровать с шерстяным пологом, стол и несколько стульев.