Золотая шпага - Никитин Юрий Александрович

«Хорошо, что я не пристрастился к этой дурной привычке, – подумал он с облегчением. – Человек, который затаился, мог бы почуять меня еще раньше». А теперь он по запаху чувствует, где тот стоит, хотя и темно, хоть глаза выколи…

Внезапно в черноте возникла багровая искорка. Похоже, человек повернулся лицом. Еще через пару мгновений послышалось сопение. Незнакомец раскуривал трубку, багровая искорка заалела, осветила нижнюю часть лица.

Де Артаньяк, узнал Засядько. Он ощутил, как гнев начал разгораться, а пальцы стиснулись, будто уже держал врага за горло. Мерзавец посмел так грубо обращаться с ребенком! Хрупким, как цветок, нежным, как пыльца на крыльях бабочки! Если уж жаждет показать силу своих рук, пусть встретится лицом к лицу с ним, покажет, на что способны его руки и сколь далеко простирается его отвага…

Краем глаза он уловил движение в дальнем конце анфилады залов. Мелькнула женская фигурка, исчезла в тени. Затем женщина выглянула из-за угла уже ближе, прислушалась к шагам, на цыпочках перебежала через освещенное полной луной место. Ого, подумал он невольно. А она из какой тюрьмы выбралась?

Даже в мертвенном лунном свете было видно, что она двигается легко и грациозно. Ее длинные черные волосы свободно падали на прямую спину, в глубоком декольте дразняще выглядывали крутые груди. Лицо чистое, смелое, со вздернутыми скулами, широким ртом. Глаз он не рассмотрел, только широкие темные впадины, но брови у незнакомки были узкие и красиво изогнутые.

Когда она пробиралась, как и он, вдоль стены, избегая открытых участков, он успел рассмотреть длинные красивые ноги, которых не скрывало легкое платье из тонкого материала. Напротив, соблазнительно обрисовывало каждый изгиб красивого тела.

Она приближалась к ним, он уже видел ее чувственный рот. Полные губы в лунном свете казались черными. Она уже почти миновала затаившихся мужчин, когда негромкий голос из темноты произнес тихонько:

– Франсуаза…

Она вздрогнула, обернулась. Засядько видел, какой радостью, даже счастьем наполнились ее глаза, а лицо сразу осветилось.

– О, Клод!

Она метнулась в темноту, и Засядько смутно увидел, как они обнялись, слились в одну фигуру. Послышался звук поцелуя. Засядько хотел попятиться, дальше глазеть и слушать неприлично, но придется пересечь освещенное место, а де Артаньяк теперь стоит, судя по всему, лицом к нему.

– Трудностей не было? – послышался его негромкий голос.

– Особых не было. – У женщины было мягкое и очень женственное контральто. – Просто мой дурак был так польщен, что ради него оставила Париж и примчалась в эту забытую Богом крепость, что… Словом, в конце концов я сумела переключить его внимание на бутылку с вином. Он так и заснул с нею в обнимку.

И голос де Артаньяка:

– Честно говоря, я даже не верил, что ты сумеешь приехать! Все-таки война, везде передвигаются войска, военное время, гражданских по дорогам пропускают неохотно…

Женщина сказала смеющимся голосом:

– Я боялась не застать тебя… Когда меня останавливали солдаты, я всем говорила, что еду к любовнику…

Де Артаньяк упрекнул мягко:

– Не чересчур ли неосторожно?

– Если бы сказала, что еду к мужу, пришлось бы ехать до зимы! А так меня пропускали всюду, помогали. Удивительная мы нация!

Чувствовалось по шелесту, что де Артаньяк обнял ее.

– Главное, чтобы наш рогоносец не заподозрил.

– Он видит только бутылку вина. Еще лучше – бочонок.

Де Артаньяк поддакнул с ехидным смешком:

– Пить рога никому не мешают.

Глаза Засядько привыкли, он рассмотрел статную фигуру де Артаньяка, заметил женщину, что жадно прильнула к его груди. Ее густые волосы уже свободно струились по спине.

– Я так счастлива, что ты вовремя получил мою записку!

Де Артаньяк засмеялся:

– Ее принесли, когда я ужинал с твоим мужем. У меня руки были заняты, но я исхитрился положить ее в свой медальон.

Он снял с шеи цепочку, послышался щелчок. Затем Засядько услышал восторженный голос Франсуазы:

– О, милый… У тебя в медальоне мой портрет?

– Я не расстаюсь с ним, дорогая.

– Не опасно?

– Ну, не станет же твой муж смотреть, что у меня в медальоне? Да и нравится мне играть с опасностью. Он убил бы меня, узнай, что оттуда на меня смотришь ты.

Де Артаньяк рассеянно гладил ее по спине, и она вскоре спросила встревоженно:

– Тебя что-то беспокоит?

– К нам явился парламентер. Русский полковник. Потребовал сдачи крепости. Если наш ветвисторогий примет его условия, это будет катастрофа. И для нас двоих.

– Почему, милый?

– Я вызвался побывать в армии, потому что это важно для карьеры. Понятно, что дни Бонапарта сочтены, старая аристократия снова возьмет верх. Но я должен успеть занять положение при императоре, чтобы претендовать на что-то и перед королем. Для этого я должен отметить свою роль в обороне Торна. В Париже мне помогут подать все в нужном свете. Но едва я прибыл, как этот дурак собирается сдать крепость без боя!

– В самом деле?

– Он мне сказал сам.

– И что мы… можем?

– Пока не знаю. Если бы парламентер погиб… или был убит, то обозленные русские прекратили бы переговоры. Начался бы штурм, а эта крепость выстоит месяцы, если не годы. Я добавлю пару важных строк в свой послужной список, отбуду в Париж, а затем пусть эту крепость хоть с землей сровняют.

Была долгая тишина, звук поцелуя, учащенное дыхание, затем Засядько услышал ее тихий голос:

– Милый, я сделаю для тебя все, что потребуется. По­думай! В некоторых случаях женщины могут больше мужчин.

Засядько ждал, что де Артаньяк с негодованием откажется, однако голос французского офицера прозвучал с напыщенной торжественностью:

– Почему для меня? Для нас, дорогая. Как только избавимся от рогоносца, мы поженимся. И все мои земли будут твоими. И замок. Не такой, как этот – мрачный и угрюмый, а светлый и воздушный, как все в нашей Франции!

Ее голос прозвучал с такой страстью, что у Засядько по спине побежали мурашки.

– Как я хочу этого!.. Как хочу!

– Это будет, дорогая.

– Клод, скажи, что я могу сделать, чтобы приблизить этот день? Я хочу помогать тебе, а не ждать готовенького. Скажи! Сейчас война, люди убивают друг друга. Всюду совершаются преступления, которые в мирное время считались бы чудовищными… Ты понимаешь меня, Клод?

Засядько уловил в голосе де Артаньяка тщательно скрываемое торжество.

– Ты права, Франсуаза. Тем более что на пути к нашему счастью не надо даже причинять вред ни одному из соотечественников. А этот русский полковник… Он противник, которого мы все равно должны убить на поле боя. Сейчас он тоже на поле боя, пусть даже не держит в руке шпагу!