Князь Владимир - Никитин Юрий Александрович

– Наполеона.

– Хочешь с ним поспорить?

– Я бы поспорил, но, боюсь, он не ответит.

Нельзя сказать, что мне не нравились эти занятия, было очень даже интересно, пока меня не заставляли писать какие-нибудь аналитические записки по Клаузевицу или Сунь-цзы. Тут, правда, не обошлось без споров. Если с Клаузевицем все было понятно, то с Сунь-цзы вовсе не так просто и когда я сделал свой комментарий к пункту трактата о том, что самая лучшая война – разбить замыслы противника; на следующем месте – разбить его союзы; на следующем – разбить его войско; самое худшее – осаждать крепости, это вызвало жаркие споры. Замечание касались того, что в данном случае эти пункты не могут быть однозначно отнесены к деятельности полководца, поскольку не он определяет политику страны, а первые два пункта – это явная прерогатива правительства. Исключение, если глава государства и полководец совмещается в одном лице: Наполеон, Фридрих Второй, Александр Македонский. Впрочем, последний, пример неудачного совмещения, ибо нельзя вести войну ставя перед собой расплывчатые цели. Как следствие крах государства после смерти его основателя. А так полководцам часто приходится расхлебывать ту ситуацию, которую оставили политики, если последние не справляются со своими обязанностями.

Тут, впрочем, скорее не споры были, а развернулась целая дискуссия о первичности политики и войны. Лично для меня спор закончился, когда Александр Петрович предложил мне прочитать басню Крылова про пушки и паруса, после которой для меня гражданская администрация в этом негласном соревновании однозначно заняла главенствующее положение, о чем я и сообщил на следующем занятие со своими размышлениями и сделанными выводами. Учитель, подумав, согласился.

– Я рад, что ты правильно оцениваешь ситуацию. Цель должна быть первична. Война же всего лишь средство для ее достижения, причем далеко не единственное и зачастую не самое лучшее.

Сейчас, вспоминая те занятия, Володя только грустно улыбался. Счастливое было время. Бесконечные занятия и постоянные нагрузки заставили его забыть и гибель родителей и свою жизнь на улице – ему просто некогда было об этом думать. Но сейчас он вдруг отчетливо осознал, что все это остается в прошлом. Скоро его запрут в карантине, а потом чужой мир и невозможность вернуться. За спиной останутся гибель родителей, смерть гвоздя, расставание с их уличной бандой и, самое главное, со ставшими уже родными обитателями Базы, запрятанной в самой глухомани огромной Тайги. Пожалуй только о расставании с ними он действительно жалел. Может поэтому в последнее время воспоминания так часто одолевали его – он словно старался пережить те счастливые мгновения еще раз. И уроки по военной истории и тактике, наука лова рыбы без удочки, основы выживания в тайге, как его забрасывали с одним ножом на несколько километров от базы. Забрасывали даже без компаса: сначала летом, потом зимой. Вспоминал, как удирал от зайца, приняв его ночью за какое-то чудовище. Об этом случае он не рассказывал никому, справедливо опасаясь насмешек. Были занятия и в городе, где он должен был обнаружить слежку и уйти от нее. Или наоборот, проследить за определенным человеком. Да много всего было. Разве все и упомнишь?

– Ты готов? – Александр Петрович появился как всегда незаметно.

– Да. Завтра?

– Да. Завтра с утра ты войдешь в карантинную зону. Больше в нашем мире ты не погуляешь.

– А можно мне немного пройтись по лесу? В последний раз.

Александр Петрович хотел что-то сказать, потом подумал и только кивнул.

– Давай. Прикрою тебя от директора, если что.

Володя благодарно кивнул и тихо выскользнул из комнаты. Куратор, похоже, предупредил пост на выходе и мальчика выпустили из корпуса беспрепятственно. Он немного постоял у двери, разглядывая появляющиеся звезды, делая как можно боле глубокие вздохи, словно стараясь надышаться на все оставшуюся жизнь. Потом медленно, распинывая по дороге попадающиеся на пути веточки, побрел в лес. Иногда он останавливался у сосны и осторожно гладил ее ствол, разглядывая на коре едва ли не каждую трещинку. Вот задрал голову, слушая, прикрыв глаза, трель какой-то птицы. По дороге собрал целый гербарий, но на поляне вдруг подкинул листья вверх и расставил руки в стороны, словно под дождем, подставляя лицо падающим листьям. Незаметно для себя дошел до озера, но задерживаться у него не стал, а повернул обратно. Замирая, слушая каждый шорох в уже ночном лесу, выхватывая лучом фонаря причудливо переплетенные ветви кустов и подолгу рассматривая их, словно увидев доисторических чудовищ, мальчик вернулся на Базу только через три часа. У выхода его встретил Александр Петрович. Внимательно посмотрел на мальчика и вдруг шагнул к нему и крепко обнял. Явно хотел что-то сказать, но передумал.

– Я не передумаю, – тихо ответил Володя на невысказанный вопрос. – И… спасибо вам за все. Я вас буду помнить всегда.

– Это тебе спасибо. – Александр Петрович вдруг отстранил от себя мальчика и изучил его лицо. – Если тебе хочется, поплачь.

Володя удивленно глянул на наставника. Потом чуть улыбнулся.

– Я не умею. Вы же знаете.

Куратор вздохнул.

– Знаю. Но я надеялся, что ты научишься. Хотя бы сейчас.

Порой, глядя в эти не по детски серьезные глаза, ему казалось, что он разговаривает не с тринадцатилетним пацаном, а с умудренным жизнью стариком. Порой ему хотелось, чтобы мальчик хотя бы на миг расслабился, проявил свойственное всем детям желание пошалить, набедокурить. Но нет. С самого первого дня мальчик всегда оставался серьезен и собран. Первое время всегда был настороже, готовый ко всему. С трудом он начал доверять сначала ему, а потом остальным преподавателям. Постепенно ледок растаял, но детская веселость так и не появилась. Из всех возможных эмоций мальчик иногда только чуть-чуть улыбался. Самым краешком губ, но глаза при этом оставались внимательными и серьезными. И разбудить где-то глубоко запрятанную душу ребенка не удалось даже ему. Возможно, именно по этой причине Александр Петрович и согласился отпустить мальчика. Он надеялся, что в совершенно новом месте мальчик все-таки оттает и, в конце концов, найдет себя. Они же могли только подготовить его так, чтобы шансы выжить и устроиться на новом месте у Володи были достаточно высоки.

Александр Петрович проводил мальчика до его комнаты, где и расстался с ним, пожелав спокойной ночи. Потом еще долго стоял у двери, с грустью глядя на дверь.

На следующее утро мальчику дали выспаться до девяти, а потом провели в дезактивационную камеру. Володя разделся, оставив одежду в предбаннике, а потом вошел в кабину, плотно закрыв за собой дверь. Тотчас со всех сторону ударила дезинфицирующая жидкость. Володя поспешно надел дыхательную маску, свивающуюся с потолка и стал терпеливо ждать, пока жидкость накроет его с головой. Вот вода дошла до верха и включился секундомер. Дышать специальной смесью было не очень удобно, но терпимо. Но вот запустились насосы откачки и жидкость стала убывать. Вот с пола исчезли последние следы и мальчик раскрыл вторую дверь. Оделся в новую одежду, которая ждала его в предбаннике, теперь уже с другой стороны и вошел в просторный холл, в которой одна стена была сделана целиком из стекла. За ней сейчас собрались все его преподаватели во главе с директором. Володя подошел к стеклу и положил на него руки. Ему кивали, через встроенные динамики подбадривали, женская часть всхлипывала.