Барбаросса - Пикуль Валентин

– Пожалуй, вот зимой сорок первого здорово струхнул я. Было это под Калинином. Лежим в снегу. Жрать охота – во как! Вечереет. Ждем немца, чтобы отстреляться. Вдруг перед нами, на ровной снежной поляне, из леса выходят… призраки.

– Какие ж на фронте призраки?

– Обыкновенные. Головы у всех наголо обритые, как у маршала Тимошенко. Сами жуткие! Балахоны на них белые, на ветру развеваются. Идут на нас. И – пляшут. Но пляшут не по-людски, а как-то заморски. Дергаются, кривляются, кричат. Руки у всех на животе, связанные рукавами. Издали мы их приняли за лыжный батальон в маскхалатах. Видим – не, что-то другое. И палок не видно в руках. А за призраками… немцы.

– Как же так? – не поверил Чуйков.

– А вот так. Оказывается, немцы гнали психов.

– Каких психов?

– Самых настоящих. Из какой-то больницы для сумасшедших. Ну, тут мы поднялись, дали немакам прикурить, а психам вернули свободу. Обогрели, сухарей дали и обратно всех – за решетку, как положено… Вот это и было самое страшное!

Многое открылось Чуйкову как бы заново, и он, профессиональный военный, стал понимать нечто такое, чему в Академии Генштаба не обучали. Даже вопрос о героизме, единоличном и массовом, требовал, кажется, совершенно новых оценок. Люди так устроены, что по-разному воспринимают опасность, по-разному переносят страх. Бывали на войне такие герои, которым выстоять под огнем минометов – хоть бы что, но эти же люди превращались в трусливые тряпки при бомбежках. И наоборот, забившись в кусты под минометным обстрелом, человек поднимался во весь рост под лавиною бомб. Вот поди ж ты, разберись в таких причудах человеческой психики… А сколько было случаев, когда здоровущие мужики лежали плашмя, уткнувшись носами в землю, не в силах от нее оторваться, и вдруг вставала курносая девушка из санитарок, звавшая их в атаку:

– А ну, трусы! Водку-то жрать да кашу лопать – все горазды, а сейчас что? Вперед всем за мной – за родину, за Сталина…

Запомнилось Чуйкову, что при отступлении пали под гусеницами танков четыре солдата, и корреспондент фронтовой газеты живописал их гибель как подвиг. Но бывалый боец, уже пожилой, внуков имевший, рвал ту газету на самокрутки.

– Хреновина все это! – говорил он. – Под гусеницами танков обычно погибают в двух случаях: или те, что бегут от страха, или те, кто решился стоять насмерть… Ну а эти говнюки просто бежали. Немцу-то и в радость: догнал их и передавил, будто клопов каких. Я-то ведь сам видел, как они драпали.

…Василий Иванович Чуйков ступил на сталинградскую землю 16 июля и сразу же проявил свой характер – самостоятельный, непокладистый, даже агрессивный. Получив от Тимошенко директиву на боевое развертывание 64-й армии, Чуйков догадался, что командование фронтом обстановки на фронте не знает. Это были дни, когда передовые отряды 62-й армии с трудом сдерживали противника. Чуйков доказывал дельно:

– Головные отряды моей армии выгружаются из вагонов, чтобы начать марш к фронту. А хвосты армии и тылы снабжения армии застряли еще в Туле… Вы требуете завтра же занять оборону по реке Цимла, до которой нам пешедралить двести километров. Вот и подумайте – когда мы там будем?

Его стали бояться. Говорили, что заняты. Говорили, что принять не могут. Нигде не добившись разумных решений, Чуйков в оперативном отделе отыскал полковника Рухле.

– Сейчас не время, чтобы спорить, – сказал Рухле. – И война не ради соблюдения уставов. Ждать нельзя. По мере разгрузки эшелонов – войскам в бой. Тылы подтянутся позже… 

– Для чего же писались тогда уставы? 

– Для мирного времени, – отвечал Рухле. – А сейчас пишутся другие. Военные… Но теперь писать их приходится кровью.

– Чернилами-то… дешевле! – обозлился Чуйков.

Рухле взял директиву Тимошенко и тут же перенес сроки исполнения с 19 на 21 июля.

«Я был поражен, – вспоминал Чуйков. – Как это начальник оперативного отдела без ведома командующего может менять оперативные сроки? Кто же тогда командует фронтом?»

Чуйков выехал в степи – нагонять войска. По дороге навестил 62-ю армию, где встретил дивизионного комиссара К. А. Гурова, недоверчиво глядевшего на генерала в белых перчатках:

– Что вы тут вырядились? Как для парада.

– Извините, что перчаток не снимаю, – сказал Чуйков, здороваясь. – Был я военным советником при штабах Чан Кайши и от китайской грязи подцепил на руках экзему…