Барбаросса - Пикуль Валентин

Примеры? Да сколько угодно! Пожалуйста, вот вам один.

На шинели убитого генерала В. А. Глазкова, которая ныне хранится в Музее обороны Сталинграда, вы можете насчитать более 160 пулевых и осколочных пробоин.

Мало вам, что ли? Вот так и воевали…

* * *

Наверное, попадет мне от критиков за эту фразу: мне кажется, я уяснил, что битва на путях к Сталинграду нами была уже проиграна , и теперь мы могли выиграть только битву в самом Сталинграде. Это мое авторское убеждение, и скрывать его не желаю. Впрочем, генерал Еременко, лучше меня знавший обстановку, тоже признавал в своих мемуарах, что в Сталинграде «чувствовалась некоторая растерянность; если откровенно сказать, вполне реальной была и возможность захвата города противником…».

Андрея Ивановича бесило, когда наша печать высокопарно объявляла… Сталинград «крепостью», было противно узнавать, что немецкая пропаганда сравнивала Сталинград с неприступным «Верденом», который предстоит штурмовать.

– Да какой там Верден, какая там крепость! – возмущался Еременко. – Дай-то Бог в траншеях отсидеться, а коли драка на улицах начнется, так бои в городе – это один из сложнейших видов сражения… Чуянов, конечно, мужик толковый, но тут и с семью пядями в нашем бардаке не разберешься!

Сколько собралось тогда в Сталинграде народу, местных и пришлых, никто не ведал, но кормить людей стало нечем – даже по карточкам не всех отоваривали. Работяги, конечно, догадывались, что фронт уже рядом, люди стали неразговорчивы, их лица поблекли от усталости и недоедания, каждый хранил в сердце тревогу по своим близким, в трамваях судачили:

– Вот едем на завод, а домой-то вечером возвертаться ажно душа замирает – не знаешь, цел ли твой дом?

– Павлуха-то Синяков, слыхали? Вчера от жены клочок ее платья нашел. А домишко – как корова языком слизнула.

– Эвон, у Кумовского, что на СТЗ слесарит, в подвале у кафетерия вся семья погибла… засыпало! Говорил он своей Маруське: не бегай туда, не таскай детишек. Оно и верно: сидела бы дома, может, и живы б остались…

Этим летом завод «Красный Октябрь» был единственным металлургическим заводом на юге страны (других уже не было), а на СТЗ не только ремонтировали танки, вытащенные из грохота боя, из его обширных цехов еще грозно выскакивали новенькие Т-34 и своим ходом сразу спешили на передовую. Город изменился: все школы, техникумы, клубы и общежития давно стали госпиталями, да и тех не хватало, чтобы разместить раненых, днем и ночью поступавших с фронта…

Ах, сколько миллионов тонн земли перелопатили наши женщины и подростки! Линия обороны, огибавшая Сталинград, протянулась почти на три тысячи километров, а теперь возникла нужда в новых окопах, снова ездили горожане отрывать траншеи. Попадая под бомбы и под обстрелы, они спасались в ближайших окопах, где держали оборону наши войска.

Вспомнился один случай. Бойцы отстреливались, когда к ним в траншею почти свалилась молодуха с лопатой:

– Ой, братики, не гоните меня. Отсижусь у вас.

Отбив атаку, солдаты потом спрашивали ее – кто такая?

– Сталинградская. Мастер мужского зала.

– Чего, чего, чего?

– Из парикмахерской. Мужиков брила и стригла.

– Так бы и говорила, а то… мастер.

Звали эту женщину – Н. Я. Юдина, она так и осталась с бойцами, стригла их и брила, как в парикмахерской. Нечаянно я подумал: ведь у нас мало кто знает, что множество женщин остались в блиндажах и траншеях, никогда не считая себя военнослужащими, они делали что могли: стирали, варили, штопали гимнастерки, ухаживали за ранеными, мало того – многие и детей от себя не отпускали, а наши бойцы их подкармливали… Смерть? Но сами эти женщины говорили: смерть на всех одна! Вот оно, братство народа с армией – и не показное, а сердечное, самое чистое и сокровенное. Всегда останется насущным вопрос: где кончаются параграфы воинской присяги и где начинается гражданская совесть? Ох как многого мы еще не знаем!..

Вернемся, читатель, в город, для многих далекий, а для меня, автора, ставший родным. Сталинград уже был переполнен беженцами. Неграмотные люди никак не могли произнести слово «эвакуированные», в их устах они всегда оставались «выковыренными». Местных жителей трудно было «выковырять» из их квартир и халуп – не хотели покидать город, а беженцы из оккупированных краев и рады бы уехать куда глаза глядят, но – только глянь! – что творится на переправах. В ожидании очереди на паромы беженцы ночевали в скверах и под заборами, прямо средь улиц выдаивали бесхозных коз и коров, семейно устраивались под перевернутыми лодками на речном берегу.