Мир без конца - Фоллетт Кен

— Короче говоря, — закончил гость из Лондона, — мне нужно выяснить, действительно ли это письмо у настоятельницы. Но о моем интересе никто не должен знать.

— Таким образом, либо вам придется отправиться в аббатство и порыться в сестринских хартиях… либо их нужно доставить вам, — предположил Ральф.

— Второе.

Фитцджеральд кивнул, понимая, чего от него хочет Грегори. Тот пояснил:

— Я потихоньку навел справки и обнаружил, что никто точно не знает, где находится сестринская сокровищница.

— Но сами-то сестры знают, хотя бы некоторые.

— Они не скажут. Однако, насколько мне известно, вы прекрасно умеете… убеждать людей делиться секретами.

Значит, Лонгфелло знал, чем занимался Тенч во Франции. Ральф понял, что разговор зашел не случайно. Законник планировал его. Возможно даже, именно с этой целью и приехал в Кингсбридж.

— Пожалуй, я смогу помочь друзьям короля решить эту проблему…

— Хорошо.

— …Если мне пообещают в награду графство Ширинг.

Грегори нахмурился.

— Новому графу придется жениться на графине.

Фитцджеральд постарался скрыть возбуждение. Интуиция подсказывала ему, что лондонец не очень уважает людей, которые в своих поступках, хоть и частично, руководствуются желанием обладать женщиной.

— Леди Филиппа, конечно, несколько старше меня, но я не против.

Лонгфелло покосился на хозяина:

— Леди Филиппа очень красивая женщина. Тот, кому король назначит ее в жены, должен почитать себя счастливцем.

Тенч понял, что переборщил, и торопливо заметил:

— Не хочу показаться мужланом. Она действительно красавица.

— Но мне казалось, вы уже женаты, — протянул Грегори. — Я ошибаюсь?

Ральф перехватил взгляд Алана, который с нетерпением ждал его ответа, и вздохнул:

— Моя жена очень больна. Ей недолго осталось.

Гвенда разожгла огонь на кухне, достала свои кастрюли, наполнила одну из них водой из колодца, бросила немного лука — первое, что нужно для любого блюда. Вулфрик принес из леса дров. Мальчики радостно отправились играть со старыми друзьями, не догадываясь о масштабах навалившейся на них всех беды. Беглянка занимала себя домашними делами до самой темноты. Старалась не думать. От любых мыслей становилось только хуже: будущее, прошлое, муж, она сама. Вулфрик сел и уставился в огонь. Молчали.

Появился Дэвид Джонс со взрослой дочерью Джоаной, прихватив большой кувшин эля. Его жена умерла от чумы. Гвенда не обрадовалась: горе она хотела пережить, забившись в угол. Но соседи пришли с добрыми намерениями, и выставить их невозможно. Мрачно протерла несколько деревянных кружек, и Дэвид разлил эль.

— Нам жаль, что все так повернулось, но мы очень рады вас видеть.

Вулфрик выпил залпом и подставил кружки. Еще чуть позже зашел Аарон Яблочник с женой Уллой, которая захватила корзинку маленьких лепешек.

— У вас, конечно, пока нет хлеба, вот я и напекла. — Дом наполнился запахом, от которого у всех слюнки потекли. Дэвид Джонс разлил еще эля, и гости сели. — Как же вы не побоялись бежать? — восхищенно спросила Улла. — Я бы умерла со страху!

Гвенда начала рассказ о приключениях. Далее подтянулись Илай и Джек Сукновалы с блюдом груш, запеченных в меде. Вулфрик много ел и крепко пил. Атмосфера постепенно разрядилась, и беглянка немного повеселела. Пришли еще соседи, все не с пустыми руками. Когда Гвенда рассказала, как жители Аутенби с лопатами и мотыгами двинулись на Ральфа с Аланом, все зашлись от радостного смеха. Затем разговор свернул на настоящее, и батрачка вновь приуныла.

— Всё против нас. Не один Ральф со своими разбойниками, но и король, и Церковь. У нас не было ни малейшего шанса. — Соседи мрачно закивали. — А потом, когда он набросил на шею моему Вулфрику веревку… — Ее окатило липкое отчаяние, голос треснул, она не могла продолжать. Сделав большой глоток эля, Гвенда попыталась еще раз. — Когда лорд набросил веревку на шею Вулфрику, самому сильному и смелому мужчине, которого я когда-либо видела, который когда-либо жил на свете, и повел его по деревне как скотину… Этот бессердечный грубый бык Тенч держит веревку… Я хотела, чтобы небеса рухнули и всех нас погребли.

Сильные слова, но гости закивали. Из всех неприятностей, которые знать могла причинить крестьянам — голод, обман, притеснения, откровенный грабеж, — хуже всего унижение. Такое не забывается.