Хроники Заводной Птицы - Мураками Харуки

— Ладно, сойдет, — сказал лейтенант, вытирая пилоткой пот со лба. — Давай, постарайся сразу, одним ударом… Чтоб не мучился.

Ему хотелось сказать: «У меня тоже нет никакого желания это делать. Человека битой убивать… Как такое в голову могло прийти!» Но разве может офицер сказать такое подчиненному?

Солдат подошел сзади к стоявшему на коленях с завязанными глазами китайцу и занес биту у него над головой. В этот миг блеснули слепящие лучи заходящего солнца, и от биты на землю упала вытянутая раздутая тень. «Это невероятно! — мелькнуло в голове ветврача. — Прав лейтенант: я никогда не видел, чтобы человека убивали бейсбольной битой». Солдат долго держал биту на весу. Доктор заметил, как она дрожит в его руках.

Лейтенант кивком подал сигнал солдату. Тот замахнулся, сделал глубокий вдох и изо всех сил ударил сзади китайца по голове. Удар получился на удивление точным — солдат резко развернулся, и он пришелся позади уха, как раз тем местом биты, где стояло фабричное клеймо. Бита сделала свое дело — послушался тупой хруст раздробленных костей. Китаец даже не вскрикнул. Застыл на мгновение в какой-то странной позе и тяжело повалился вперед. Из уха хлынула кровь. Он лежал, уткнувшись щекой в землю, и не двигался. Лейтенант посмотрел на часы. Молодой солдат, не выпуская биты из рук, с открытым ртом уставился в пространство.

Лейтенант был человек осторожный. Подождав минуту и убедившись, что китаец не шевелится, он обратился к ветеринару:

— Не сочтите за труд, доктор. Не могли бы вы проверить, мертв он или нет?

Ветеринар кивнул, подошел к китайцу и, наклонившись, снял повязку с глаз. Они были широко открыты, зрачки смотрели куда-то вверх, из уха струилась алая кровь. Заглянув в полуоткрытый рот, доктор увидел запавший перекрученный язык. Шея от удара неестественно вывернулась, в ноздрях застывали сгустки крови, хлынувшей из носа и расплывшейся по высохшей земле черными пятнами. Большая, особенно расторопная муха уже забралась в ноздрю, видно, собравшись отложить там яйца. На всякий случай врач взял руку китайца и пощупал пульс. Пульса не было — по крайней мере, там, где должен быть, он не прощупывался. Удар биты (первый в жизни молодого солдата) — и дух вон. Такого здоровяка уложил. Взглянув на лейтенанта, ветеринар кивнул — мол, нет вопросов, он умер — и хотел было выпрямиться в полный рост, как внезапно почувствовал, что солнце, светившее ему в спину, вспыхнуло еще ярче.

В тот самый миг номер 4 вдруг приподнялся, будто стряхивая с себя сон, и тут же без малейшего колебания — так показалось всем, кто наблюдал эту сцену, — схватил доктора за руку. Все произошло в одно мгновение. Ветеринар ничего не понимал: этот человек был мертв, не могло быть никаких сомнений. Однако китаец на последнем выдохе уходившей из него жизни словно стальными тисками сжал кисть доктора и, выпучив глаза с устремленными кверху зрачками, рухнул в яму, увлекая его за собой. Ветеринар упал на китайца всем своим весом, услышал, как у того хрустнули ребра. Однако и после этого несчастный не отпустил его руку. Все это произошло на глазах у солдат, но они были так поражены, что даже не успели пошевелиться. Лейтенант первым пришел в себя. Он спрыгнул в яму, выхватил из кобуры на поясе пистолет и, приставив его к голове китайца, дважды нажал на курок. Выстрелы слились в один резкий, сухой хлопок, и на месте виска у китайца образовалась большая черная дыра. Жизнь окончательно оставила его, но руку доктора он так и не отпустил. Лейтенант нагнулся и, не выпуская из руки пистолета, принялся один за другим разжимать пальцы убитого. Пока он этим занимался, ветеринар сидел в яме в окружении восьми безмолвных мертвых китайцев, одетых в бейсбольную форму. Наверху не умолкали цикады, в яме их непрерывное пиликание звучало по-особому, совсем иначе.

Как только ветеринару удалось освободиться от железной хватки мертвеца, солдаты вытащили их с лейтенантом из могилы. Доктор присел на траву, сделал несколько глубоких вдохов, потом посмотрел на свою руку. На кисти отчетливо краснели пятна, оставленные пятерней убитого. Несмотря на августовский зной, его до костей пробирал жуткий озноб. «Теперь мне никогда не избавиться от этого холода, — подумал он. — А ведь этот китаец и вправду хотел утащить меня с собой».

Лейтенант поставил пистолет на предохранитель и осторожно опустил его в кобуру. Сегодня он впервые выстрелил в человека. «Не надо думать об этом. Война еще не кончилась, люди и дальше будут умирать. Думать будем потом». Он вытер потную правую ладонь о штанину и приказал солдатам, которые не участвовали в казни, засыпать яму с убитыми. Над ней уже по-хозяйски роились тучи мух.

А молодой солдат все стоял, вцепившись в биту, и никак не мог разжать ладони. Ни лейтенант, ни капрал не обращали на него внимания. Он как завороженный наблюдал за тем, что происходило у него на глазах, — мертвый китаец неожиданно хватает доктора за руку, они вместе падают в могилу, лейтенант прыгает туда за ними, чтобы пристрелить китайца, потом его товарищи берутся за лопаты и забрасывают яму землей. Солдат смотрел на все это невидящим взглядом, только слышал голос Заводной Птицы. Как и вчера днем, из листвы, где она пряталась, доносилось кр-р-р-ри-и-и… кр-р-р-ри-и-и… Как будто кто-то заводил пружину. Он поднял голову и стал прислушиваться, пытаясь разобрать, откуда эти звуки, но птицы не было видно. Его замутило, хотя не так сильно, как вчера. Тошнота засела где-то глубоко в горле.

Солдат слушал, как заводят пружину, и перед ним, словно в калейдоскопе, мелькали отрывочные картины. Мелькали и пропадали… Он увидел их молодого командира-лейтенанта, которого после разоружения японских частей советскими войсками передадут китайцам, а те его повесят за сегодняшнюю казнь. Капрал умрет в сибирском лагере от чумы. Его поместят в чумной барак и бросят умирать, хотя никакой чумы у него не будет — во всяком случае до того, как он окажется в этом бараке. Он просто упадет в обморок от недоедания. Ветеринар с родимым пятном на лице погибнет через год. Его, гражданского человека, советские власти арестуют за пособничество военным, отправят в Сибирь, в лагерь и определят вместе с солдатами на принудительные работы на шахту. В глубокий шурф прорвется вода, и он захлебнется вместе со многими другими. А он сам… нет, что будет с ним, молодой солдат не увидел. Да что там будущее… Почему-то он не видел даже того, что творилось прямо перед ним. Работал только слух. Закрыв глаза, он слушал Заводную Птицу.

И вдруг ему вспомнился океан. Океан, который он видел с палубы судна, когда плыл из Японии в Маньчжурию. Видел в первый и последний раз. Это было восемь лет назад. Он до сих пор помнил, как пахнет напитанный солью морской воздух. Ничего прекраснее в своей жизни он не видел. Такой необъятный, глубокий, что представить невозможно. Океан всегда разный — меняет цвет, облик, характер. Все зависит от времени, погоды, места. Океан наполнял его душу глубокой печалью и в то же время исцелял ее, успокаивал. Увидит ли он это еще раз? При этой мысли пальцы разжались, и бита выпала из рук, со стуком ударившись о землю. Выронив бит у, солдат снова почувствовал приступ тошноты, на этот раз более сильный.

А Заводная Птица не умолкала, хотя никто больше не слышал ее криков.

Так заканчивались «Хроники Заводной Птицы № 8».

Так заканчивались «Хроники Заводной Птицы № 8».

Я закрыл документ, перешел в меню и выбрал из списка «Хроники Заводной Птицы № 9». Мне хотелось знать продолжение этой истории. Однако файл не открывался. Вместо него на мониторе появилось следующее сообщение:

Доступ к «Хроникам Заводной Птицы № 9» закрыт. Код R24.

Выберите другой документ.

Я выбрал № 10. Результат оказался тем же:

Доступ к «Хроникам Заводной Птицы № 10» закрыт. Код R24.

Выберите другой документ.

С № 11 получилось то же самое. Понятно, что доступ закрыт ко всем документам. Что это за код R24? Похоже, он полностью блокирует доступ к компьютеру. Когда открылись «Хроники Заводной Птицы № 8», остальные файлы тоже были доступны, но после того как я открыл и закрыл № 8, все ходы оказались перекрыты. Или эта программа не дает постоянного доступа к документам?

Сидя перед компьютером, я размышлял, что бы такое придумать. Нет, ничего не поделаешь. Это тщательно выверенная система, мир, что родился в голове Корицы и функционирует по его принципам. Мне не знакомы правила игры. Я сдался и выключил компьютер.

Сомневаться не приходилось: автор «Хроник Заводной Птицы № 8» — Корица. Он поместил в компьютер шестнадцать историй под общим названием, я по чистой случайности выбрал и прочитал восьмую. Окажись они все такие длинные — если их напечатать, может получиться довольно толстая книжка.