Хроники Заводной Птицы - Мураками Харуки

Как и писала Кумико, все это время она избегала спать со мной — говорила, что врач нашел у нее легкие симптомы воспаления мочевого пузыря и рекомендовал какое-то время воздержаться от секса. Я, конечно, поверил. А какие у меня были основания не верить?

Эти два месяца я имел связь с женщинами только во сне — или в мире, который по бедности словарного запаса я называл сном, — с Критой Кано и женщиной, звонившей мне по телефону. Но с реальной женщиной в реальном мире я спал в последний раз два месяца назад. Я лежал на диване, глядел на сложенные на груди руки и вспоминал тело Кумико, когда видел его в последний раз. Мягкий изгиб спины, открывшийся, когда я застегивал молнию на платье, аромат духов у нее за ушами. Если все, что она написала в своем письме, в самом деле правда, то выходит, что больше спать с ней мы не будем никогда. Кумико написала обо всем так прямо и откровенно, что становилось окончательно ясно: так и будет.

Чем больше я думал о том, что наши отношения с Кумико, наверное, уже в прошлом, тем сильнее одолевала меня тоска по нежному теплу ее тела, прежде принадлежавшего мне. Близость с Кумико доставляла мне наслаждение. И до свадьбы, конечно, да и потом, спустя несколько лет, когда трепет и острота первых ощущений ослабли, секс с Кумико всегда меня радовал. Как наяву, я видел перед собой ее стройную спину, шею под волосами, ноги, грудь. Вспоминал все, что мы делали — она и я, — когда занимались любовью.

И вот Кумико связалась с кем-то, кого я совсем не знал, и устроила с ним такие любовные игры, что и представить трудно. Да еще заявляет, что получала от этого наслаждение, которого не испытывала со мной. Стонала, наверное, так, что в соседнем номере было слышно, кровать, наверное, ходуном ходила, так она на ней извивалась и корчилась. Так, должно быть, его ублажала, что мне и не мечтать. Я поднялся, достал из холодильника пиво и стал пить. Съел картофельный салат. Захотелось послушать музыку, и я включил радио, нашел на УКВ классику и приглушил звук. «Так устала сегодня, — говорила Кумико. — Что-то совсем не хочется. Извини меня, правда». — «Ну и ладно, если не хочешь», — отвечал я. Кончилась струнная серенада Чайковского, и зазвучало фортепьяно — похоже, Шуман. Что-то знакомое, но что за вещь — никак не мог вспомнить. Звуки смолкли, и женский голос диктора объявил, что передавали «Вещую птицу» — седьмую пьесу из шумановских «Лесных сцен». Я вообразил, как Кумико двигает бедрами, лежа под любовником, задирает ноги, впивается ногтями в его спину, оставляя пятна слюны на простыне. Дикторша объясняла, что Шуман создавал фантастический образ леса, где живет загадочная птица, предсказывающая будущее.

Что вообще я знал о Кумико? Медленно смяв в руках пустую пивную банку, я швырнул ее в мусорное ведро. Может, Кумико, которую, как мне казалось, я понимал, та Кумико, что несколько лет была моей женой, с которой я сливался в объятиях, была всего лишь внешней, ничего не значащей оболочкой настоящей Кумико? А мир, в котором мы живем, по большей части принадлежит пространству, где обитают медузы? Коли так, что же такое шесть лет, которые мы прожили вместе? Какой в них смысл?

Телефон застал меня врасплох, когда я в очередной раз перечитывал письмо Кумико. Резкий звонок буквально подбросил меня на диване. Кому я понадобился в третьем часу ночи? Неужели Кумико? Нет, она ни за что не станет сюда звонить. Скорее Мэй Касахара. Увидела, как я ухожу из заброшенного дома, и решила позвонить. Или Крита Кано захотела объяснить, куда она пропала. Впрочем, это могла быть и та женщина из телефона. Может, хочет что-то мне передать. Правильно Мэй сказала: женщин вокруг меня многовато. Я обтер оказавшимся под рукой полотенцем выступивший на лице пот и медленно поднял трубку с рычага.

— Алло? — сказал я.

— Алло! — послышалось на другом конце провода. Голос был не Мэй Касахары. И не Криты Кано, и не той таинственной незнакомки. Это была Мальта Кано. — Алло! — проговорила она. — Господин Окада? Это Мальта Кано. Вы меня помните?

— Конечно-конечно. Очень хорошо помню, — отозвался я, пытаясь успокоить колотившееся в груди сердце. Как можно было ее не помнить!

— Извините, что звоню так поздно, но дело срочное. Вы, конечно, сердитесь, что я вас беспокою. Я знаю, и все же решила позвонить. Простите еще раз.

Я попросил ее не переживать, сказав, что все равно не сплю, и она меня нисколько не потревожила.

— Мне надо было срочно связаться с вами, поэтому я звоню так поздно, — продолжала Мальта Кано. Когда я ее слушал, у меня возникало впечатление, что она выбирает каждое слово, чтобы поставить его на свое место в строгом логическом порядке. — Я хотела кое-что у вас спросить, если вы не возражаете. Вы позволите?

Я присел на диван с трубкой в руке.

— Пожалуйста. Спрашивайте, что вам угодно.

— Окада-сан, вас эти два дня не было дома? Я несколько раз пробовала дозвониться, но вы не подходили.

— Да, меня не было… какое-то время. Захотелось, понимаете ли, побыть одному, успокоиться, подумать кое о чем. Много набралось о чем подумать.

— Да-да, Окада-сан. Я вас понимаю. Хорошо сменить место, когда хочешь что-то обдумать хорошенько. Однако, Окада-сан… конечно, я вмешиваюсь не в свое дело, но, похоже, вы были где-то очень-очень далеко.

— Ну, не сказать, чтобы уж очень далеко, — уклончиво ответил я и, переложив трубку из левой руки в правую, продолжил: — Как бы это выразиться? Просто место такое… изолированное, что ли. Нет, я не могу сейчас об этом распространяться. Тут такие дела… Я только что вернулся и очень устал. Мне сейчас не до объяснений.

— Конечно! У каждого свои обстоятельства. Вам не нужно сейчас ничего объяснять. Я по голосу чувствую, как вы устали.

Не беспокойтесь, пожалуйста. Не следовало донимать вас расспросами в такой момент. Поговорим потом, в более подходящее время. Извините за назойливость, просто я очень волновалась, не случилось ли с вами в эти дни что-нибудь плохое.

Я собирался негромко поддакнуть, но вместо этого издал что-то похожее на вздох кита, судорожно ловящего ртом воздух. Что-нибудь плохое, подумал я. Интересно, в том, что со мной происходит, что можно считать плохим, а что — не плохим? Что правильно, а что не правильно?

— Спасибо вам за заботу, но сейчас у меня все в порядке, — сказал я, справившись с голосом. — Не скажу, чтобы произошло что-то хорошее, но и особенно плохого тоже вроде не было.

— Прекрасно.

— Просто устал, вот и все, — добавил я.

Мальта Кано тихонько откашлялась.

— Между прочим, Окада-сан, вы не заметили в себе за эти дни каких-нибудь видимых физических изменений?

— Физических изменений? Во мне?

— Да. Изменений на вашем теле.

Я поднял голову и посмотрел на свое отражение в окне, выходящем в сад. Ничего, что можно назвать «физическим изменением», не обнаружил. Под душем я отмыл каждый сантиметр своего тела и тоже ничего не заметил.

— А какие, к примеру, изменения вы имеете в виду?

— Я сама не знаю, но это должна быть некая заметная перемена: взглянешь — и сразу видно.

Я положил левую ладонь на стол, растопырил пальцы и внимательно посмотрел на них. Ничего особенного — ладонь как ладонь. На вид ничего не изменилось. Золотом не покрылась, перепонки тоже не выросли. Ни красивая, ни уродливая.

— Вы сказали: «заметная перемена: взглянешь — и сразу видно». Что это значит? Крылышки на спине должны вырасти? Так, что ли?

— Может быть, и так, — ровно, без малейших эмоций ответила Мальта Кано. — Разумеется, это только одна из возможностей.

— Да, конечно, — отозвался я.

— Так вы заметили что-нибудь или нет?

— Нет. Пока, во всяком случае. Прорезались бы крылья за спиной — заметил бы, наверное, как вы думаете?

— Возможно, — согласилась она. — И все же, Окада-сан, будьте осторожнее. Улавливать свое состояние не так-то просто. Например, человеку не дано посмотреть своими глазами на собственное лицо. Приходится довольствоваться отражением в зеркале, эмпирически верить в то, что отраженный образ соответствует оригиналу.

— Я буду осторожен.

— И еще один вопрос, Окада-сан. Я никак не могу связаться с Критой. Та же картина, что и с вами. Возможно, это чисто случайное совпадение, но вообще это странно. Не знаете ли вы о ней что-нибудь?

— О Крите Кано? — удивился я.

— Да, — сказала она. — Может, вы представляете, где она может быть?

Я сказал, что понятия не имею. Не знаю почему, но мне казалось, что какое-то время лучше не говорить Мальте, что недавно я разговаривал с Критой и она куда-то пропала сразу после этого. Интуиция, наверное.

— Крита волновалась, что не может дозвониться до вас, и пошла к вам вчера вечером, чтобы выяснить, в чем дело. Уже столько времени прошло, а ее все нет. У меня какое-то нехорошее предчувствие.