Хроники Заводной Птицы - Мураками Харуки

Откровения и благодати я не познал, и жизнь была потеряна. Все, что было во мне живого и потому имело какую-то ценность, умерло без остатка, без следа сгорело в неистовом свете. Излучаемый этим откровением или благодатью жар испепелил во мне все сущее, дотла выжег то, что делало меня самим собой. Нет сил терпеть этот жар, и потому я не боюсь смерти. Скажу больше: физическая смерть стала бы для меня спасением, избавила бы от муки быть собой, навсегда освободив из заточения, откуда нет выхода.

Опять я утомляю Вас своим многословием. Простите великодушно. Но я вот что хочу сказать Вам, господин Окада: так случилось, что в один из моментов своей жизни я ее лишился и… прожил с этой потерей сорок с лишним лет. Конечно, я говорю как человек, который пережил такое… но у жизни куда более жесткие законы и рамки, чем думают люди, затянутые в ее водоворот. Свет проливается на человека лишь на короткое время — быть может, всего на несколько секунд. И все! Это проходит, и, если не успел уловить заключенное в его лучах откровение, второй попытки не будет. Может статься, что остаток жизни придется провести в глухом, беспросветном одиночестве, в муках раскаяния. В этом сумеречном мире человек уже не способен к чему-либо стремиться, чего-то ждать. Он несет в себе только высохшие призрачные останки того, что было.

А вообще я рад, что смог встретиться с Вами и рассказать эту историю. Не знаю, пригодится ли Вам мой рассказ, но, выговорившись, я почувствовал облегчение. Хоть и немного, но легче. Это чувство, пусть и слабое, чрезвычайно дорого мне. Я вижу знак судьбы в том, что Хонда-сан привел меня к этому. Желаю, чтобы бог послал Вам счастья в жизни».

Я внимательно перечитал письмо с самого начала и положил обратно в конверт.

Послание лейтенанта Мамия странно тронуло меня, хотя и вызвало в воображении только далекие и смутные образы. Я верил Мамия-сан и тому, что он мне рассказал, и принимал за правду то, что он считал фактами. Но сейчас эти слова — «факты», «правда» — сами по себе не слишком меня убеждали. Больше всего в письме меня взволновало его нетерпение и раздражение тем, что он не может описать и объяснить все так, как ему хочется.

Я пошел на кухню выпить воды, побродил немного по дому. В спальне сел на кровать и стал рассматривать развешанную в шкафу одежду Кумико. Как я жил все это время? Теперь понятно, что имел в виду Нобору Ватая. Я разозлился на его слова, но, если подумать, он был прав.

«Вы шесть лет женаты, и что ты делал все это время? Ничего! Только уволился из своей фирмы да испортил Кумико жизнь. Сейчас у тебя ни работы, ни планов на будущее, а в голове — если называть вещи своими именами — один мусор», — сказал он. Приходится признать: так оно и есть. Если быть объективным, за эти шесть лет я в самом деле не сделал ничего стоящего, а в голове, похоже, и впрямь шлак один. Короче, ноль без палочки. Всё как он сказал.

Но неужели я действительно испортил Кумико жизнь?

Я долго смотрел на ее платья, блузки и юбки в шкафу. Тени, оставшиеся от Кумико. Лишившись хозяйки, они бессильно повисли на плечиках. В ванной я достал из ящика флакончик «Кристиан Диор», подаренный ей неведомо кем, снял крышку и вдохнул запах — тот самый аромат, что уловил утром, когда Кумико уходила из дома. Медленно вытряс флакон в раковину. Духи пролились в слив, и ванная наполнилась резким ароматом цветов, до предела обострившим память. Умывшись и почистив зубы в этом пахучем облаке, я решил навестить Мэй Касахару.

Как обычно, я дожидался Мэй на дорожке, на задворках дома Мияваки, но она так и не появилась. Прислонившись к забору, я сосал лимонный леденец, поглядывал на каменную птицу и думал о письме лейтенанта Мамия. Скоро стало темнеть, и, прождав без толку почти полчаса, я махнул рукой. Мэй, похоже, не было дома.

Я вернулся по дорожке к нашему дому, перелез через стену. В доме висел тихий голубой полумрак летних сумерек и… сидела Крита Кано. Мне показалось, что я сплю. Но нет, все происходило наяву. В воздухе еще стоял запах пролитой туалетной воды, Крита Кано сидела на диване, положив руки на колени. Я подошел, но она даже не шелохнулась, будто время остановилось внутри нее. Включив свет в комнате, я устроился на стуле напротив.

— Дверь была открыта, — сказала наконец Крита. — Вот я и вошла.

— Ничего страшного. Я обычно не запираю дверь на ключ, когда выхожу куда-нибудь.

На девушке была белая кружевная блузка, пышная лиловая юбка; в ушах — большие серьги, на левой руке — пара браслетов, при виде которых мне стало не по себе — такие же браслеты были на ней, когда я видел ее во сне. Прическа и макияж — как обычно. Волосы красиво уложены и зафиксированы лаком, точно Крита только что вышла из парикмахерской.

— У меня совсем нет времени, — проговорила девушка. — Уже пора идти. Но прежде нам нужно поговорить. Вы встречались сегодня с моей сестрой и господином Ватая?

— Было дело. И надо сказать: большого удовольствия от этого разговора я не получил.

— И вы ничего не хотите у меня спросить?

«Что же это такое? Все задают мне какие-то вопросы», — подумал я.

— Хотелось бы узнать побольше о Нобору Ватая. Я просто должен больше знать о нем.

Крита кивнула.

— Мне тоже хочется узнать о господине Ватая побольше. Сестра, наверное, уже рассказывала вам: когда-то этот человек меня обесчестил. Я не могу говорить здесь об этом сейчас, может, потом когда-нибудь… В любом случае, это произошло против моей воли. Получилось так, что мы стали встречаться, поэтому нельзя говорить об изнасиловании в прямом смысле слова. Но он меня обесчестил. Это многое изменило во мне, хотя я все же сумела пережить случившееся. Но в то же время из-за этого и, конечно, с помощью Мальты мне удалось даже подняться на более высокий уровень. Хотя факт остается фактом: Нобору Ватая изнасиловал меня и обесчестил. Это был неправильный и очень опасный поступок. Ведь я могла уйти навсегда. Вы понимаете?

Я, естественно, ничего не понимал.

— У меня и с вами была связь, Окада-сан. Но у нас все было правильно — и цель, и способ. Такая связь меня не оскорбляет.

Я вытаращился на нее, точно наткнулся взглядом на размалеванную разноцветными пятнами стенку:

— Со мной? Связь?

— Да, — отозвалась она. — Сначала я делала это только ртом, а потом все происходило по-настоящему. Оба раза в одной и той же комнате. Помните? В первый раз было очень мало времени и пришлось торопиться. Во второй времени уже было побольше.

Ничего толкового ответить на это я не смог.

— Во второй раз я надела платье вашей жены. Голубое. И у меня были такие же браслеты на левой руке. Разве нет? — Крита протянула мне левую руку, на которой звякнула пара браслетов.

Я кивнул.

— Конечно, того, что произошло между нами, в реальности не было, — продолжала она. — И извергались вы не в меня, это случилось в ваших мыслях. Понимаете? Выдуманное сознание. Хотя мы с вами знаем, что это между нами было.

— Для чего все это нужно?

— Чтобы знать, — отвечала Крита. — Знать больше и глубже.

Я вздохнул. Не разговор, а дичь какая-то! Но Крита Кано описала мой сон абсолютно точно. Не отрываясь, я смотрел на ее браслеты, водя пальцем по губам.

— Может, у меня с головой не все в порядке, но я до конца так и не понял, что вы хотели сказать, — сказал я сухо.

— В вашем втором сне, Окада-сан, в момент нашей близости вместо меня появилась другая женщина. Кто она такая — мне неизвестно. Но это, может быть, какой-то намек для вас. Вот что я хотела сказать.

Я молчал.

— Не надо винить себя, что вы имели со мною связь, — проговорила девушка. — Я же проститутка, Окада-сан. Раньше занималась проституцией во плоти, а теперь проститутка в мыслях. Я пропускаю все это через себя.

С этими словами Крита Кано поднялась с дивана, опустилась рядом со мной на колени и взяла мои руки в свои. Руки у нее были мягкие, теплые и маленькие.

— Обнимите меня, Окада-сан. Пожалуйста.

Обняв ее, я понял, что совершенно не представляю, как нужно вести себя в такой ситуации, хотя мне казалось, я все делаю правильно. Почему я так подумал — не знаю, просто появилось такое чувство — и все. Я обвил руками ее тонкую фигурку, словно собрался танцевать. Крита была намного ниже — голова едва доходила мне до подбородка, а грудь прижималась к животу. Она припала щекой к моей груди и беззвучно плакала. Я чувствовал сквозь тенниску тепло ее слез. Тщательно уложенные волосы девушки подрагивали. Все происходило как в настоящем сне. Только это был не сон.

Мы долго, не шевелясь, сидели обнявшись, как вдруг Крита Кано отстранилась от меня, точно вспомнила о чем-то.

— Большое спасибо, Окада-сан. Мне надо идти. — Хотя только что она заливалась слезами, ее макияж совсем не расплылся. Ощущение реальности происходящего пропало.