Учебник рисования - Кантор Максим

— Может, и соврал твой еврей. Им, знаешь, верь больше — они такое наплетут.

— Да этот вроде профессор. Гинеколог. Обещал принести, подарить. Ну дари, говорю, если обещал. Вещь, я думаю, стоящая. Приходи, говорит, ко мне в парк, на лавочку. Ага! Пришла одна такая! Мне потом здесь таких навешают. Я ему говорю, вы меня, дедушка, к себе позовите. Чтобы все официально было, через агентство. Мнется, жены боится, не поймет она меня, говорит. Я ему говорю, вы меня позовите, пока она в магазин ходит, или, скажем, к парикмахеру. Я управлюсь за полчасика, я быстрая. С ним вообще непонятно что делать, со старым дураком. Ну, говорю, ладно, дедушка, я придумаю чего-нибудь. Молчит, красный весь. Жена его так запугала — вот он по кустам и шастает, девушек караулит.

— Сволочь, — сказал с чувством Кузнецов, — жена ему небось щи варит, а он девкам под подол лазит.

— По телефону звонит, — сказала Анжелика. — Чуть не каждый день звонит. Со всеми девушками у нас уже поговорил, голосов-то он не различает. У нас ведь какое правило: позвали к телефону Анжелику, ну и говори, что ты Анжелика, если уж трубку сняла. Нельзя, чтобы думали, что нас тут много. Ему каждая и говорит, я, мол, и есть ваша Анжелика. Вот он каждую и зовет в парк. Вы, говорит, ко мне на лавочку приходите.

— Кобель старый.

— Ему одна девочка сказала, что она из Киева. Так он теперь считает, что я из Киева. А я из Рязани. Ох, мы уж тут намаялись с этим евреем. Звонит и звонит. В парк, говорит, приходи. Двойную спираль тебе поставлю.

— Дрянь, и жены ему не стыдно, — Кузнецов взял в руки оставленную клиентом газету. То была «Русская мысль» с обязательной колонкой Ефима Шухмана на первой странице. — Русская мысль. Ефим Шухман, — больше Кузнецов не сказал ни слова, вложив в эти слова всю ненависть. — Тебе случайно не Шухман двойную спираль поставить хочет?

— А может, и Шухман. Я же не спросила. Эту газетку мужчина оставил, Петя. Черненький такой, он к нам часто ходит. Он мужчина интеллигентный, только делает больно, у него совсем не получается, пока я не заплачу. Иногда думаю, больше не выдержу.

— Беда одна от интеллигентов, — сказал Кузнецов. — Гвоздя вбить не может, а как девку ремнем хлестать, у него сил хватит.

— Он не ремнем меня бьет, — сказала Анжелика, но рассказывать, что именно делает с ней клиент, не стала. Отчего-то она стеснялась Кузнецова.

Петр Труффальдино, оставивший в массажном салоне газету «Русская мысль» (к слову сказать, в газете была опубликована и его статья тоже — только не на первой странице, как статья Шухмана, а на третьей), не был природным садистом. Культуролог Труффальдино (в своей статье он обозревал Форум современных культурных инициатив и ставил кое-какие острые вопросы, как то: что говорит своим мессиджем Снустиков-Гарбо и где границы дискурса Педермана) действительно посещал Анжелику и проделывал над ней некоторые эксперименты, но не oттoгo, что хотел причинить ей боль. Отнюдь нет. Труффальдино искал любви. Поздний ребенок в бедной еврейской семье, сын преподавательницы научного коммунизма в Рыбном институте Миры Исаковны и бухгалтера автокомбината Рувима Львовича, носившего по недоразумению экзотическую фамилию Труффальдино, — Петя вырос запуганным и несчастным. Усугублялось положение тем, что он принужден был играть роль итальянца в русском обществе — роль, которая манила его, но была тяжела и оттого отвратительна. Легко ли быть итальянцем в северной стране? От Пети ждали ярких поступков, головокружительных авантюр, серенад и поездок на гондоле — а ему хотелось сидеть в теплых носках дома и кушать блинчики с творогом. Хуже всего обстояло с женщинами — заманивая его в свои сети, дамы рассчитывали на итальянскую страсть и такие приемы в любви, что ведомы лишь жителям Апеннинского полуострова. Не объяснишь же даме, что по наследию от Рыбного института и бухгалтерии Петя получил меланхолический темперамент и умеренную потенцию. Вот и вчера случилась с ним скверная история. После Форума культурных инициатив пьяная Люся Свистоплясова зазвала Петю к себе и попыталась изнасиловать.

— Проявляй, Петруччо, культурную инициативу, проявляй, — горячо шептала Свистоплясова и кусала за ухо.

Петя с ужасом вспоминал свой позор, властную повадку Свистоплясовой, ком из трусов, майки и носков, который она швырнула ему в лицо. Бледный, с кругами под глазами, вернулся Петя домой, и мама его, Мира Исаковна, сказала ему: какой чудовищный образ жизни ты стал вести, Петя. Что бы подумал твой папа, если бы был жив? Пете было уже под пятьдесят, он мог и не интересоваться мнением покойного папы; однако ему стало стыдно. И правда, что бы подумал папа, если бы увидел, как Свистоплясова швыряет Пете трусы в лицо? Слова Люси Свистоплясовой, обидные слова, отдавались у него в ушах, причем одно из ушей побаливало от укусов. Понятно же, как будет безжалостная Свистоплясова рассказывать про него своему постоянному партнеру — ироничному Якову Шайзенштейну. Понятно, как будет Шайзенштейн смотреть на Петю своими вечно смеющимися глазами. Труффальдино провел беспокойную ночь, а на следующий день посетил массажный салон в поисках душевного равновесия. Анжелика успокоила его. Когда она кричала и плакала, его неуверенность проходила. Видимо, любовь все-таки возможна, думал Труффальдино. Вот женщина кричит, ее чувственность разбужена мной. Как страстно она воет. Уходя, он оставил на постели пять долларов — сверх той суммы, что заплатил в кассу. В конце концов, между ним и этой женщиной установились личные отношения. Видно, что он ей действительно нравится, работает девушка с отдачей (каламбур даже получился), хорошо работает.

Вообще говоря, труд Анжелики и, шире, девушек из подобных заведений вообще — должен импонировать прогрессивно мыслящему индивидууму (каким Труффальдино и являлся). Труд этот — совершенно в духе времени — не производил никакого продукта и даже не производил впечатления собственно труда, хотя, безусловно, являлся формой общественно полезной деятельности. Отношения мужчины и женщины как будто бы предназначены для производства некоего продукта: детей, например, или дома, или любовного чувства, или стихов, посвященных страсти, или эмоций: ревности, тоски, сострадания. В данном же случае деятельность была лишена заботы о конечном результате, и никаких побочных результатов тоже не давала. Это работа, которая освобождена от воплощения усилий. Это не что иное, как квинтэссенция высокого досуга, воспетого Аристотелем, необремененного ничем — в том числе продуктом труда. Точь-в-точь, как художник, что рисует ничего не обозначающие значки и при этом не оставляет зрителю ничего, кроме нечетких воспоминаний о встрече с прекрасным; точь-в-точь, как финансист, что перемещает абстрактные финансовые потоки из одних несуществующих предприятий в другие и не оставляет обществу ничего, кроме ощущения энергичных усилий экономики, — так и девушки демонстрировали пленительную пылкость — но существовал ли продукт, который они производили? Ну что могла бы Анжелика предъявить миру, как произведение своего труда, как память о содеянном? Рваный презерватив? Следует согласиться, это продукт не особенно убедительный. Однако отрицать, что деятельность девушки столь же необходима, как культурология, авангардное искусство или активность банковского сектора, трудно. Характерно, что вышеупомянутый рваный презерватив (т. е. в понимании старого процесса труда — абсолютное ничто) мог бы с равным успехом воплощать и деятельность авангардного художника (Снустиков-Гарбо демонстрировал именно этот предмет в своем знаменитом перформансе), и культуролога (Роза Кранц написала эссе на тему дефицита противозачаточных средств в тоталитарной России), и банкира (в сущности, многие вкладчики банка Ефрема Балабоса получают именно этот предмет вместо своих сбережений). Свободное самовыражение — вот основа труда Анжелики, и авангардный характер ее творчества, освобожденного от производства антропоморфной вещи, импонировал Петру Труффальдино. Поклонник семиотики, знакового и минималистического искусства, Труффальдино всегда с удовольствием оглядывал ряды девушек, стоящих вдоль Тверской. Красивые силуэты радовали глаз, а обещание необременительных эмоций — успокаивало. Как говорила мама Мира Исаковна: Подумай, Петя, о себе. И Петя думал. Побереги себя, говорила мать. И точно, следовало себя поберечь. Время такое, что поберечь себя надо.

Труд Анжелики существовал всегда, но аматериальный труд появился на рынке совсем недавно, и тем примечательнее обстоятельство, что тенденция к его возникновению и торжеству в обществе существовала давно. Пример, воплощенный в известной по пьесе Шекспира хозяйке веселого заведения, не прошел мимо тех людей, что проникали в сущность экономических процессов. Некогда черный сын Трира произнес игривую сентенцию: отличие прибавочной стоимости от вдовицы Куикли состоит в том, что неизвестно, с какой стороны к ней подступиться. Продолжая эту мысль, следовало бы сказать, что сходство между вдовицей Куикли и аматериальным производством состоит в том, что и то и другое приносит прибыль — с какой стороны ни подойди. Умные люди подходят сразу с нескольких сторон — и с каждой получают доход.