Учебник рисования - Кантор Максим

— Ах, поздний завтрак в Париже, — сказал Оскар Штрассер, — Late petit deganier, обожаю. Formidable! Когда молодым я жил в Париже, то в субботу выходил в bulangerie за croissant et bagette в десять утра. Just imagine! В десять! Да, представьте себе, спал до десяти. Vaulen Mensh! Десять — das war meine Zeit. Это было мое время — десять часов утра! Впрочем, ночи были бурные. Цыганские ночи, — подобно большинству современных образованных людей, Оскар знал все языки одинаково, и Гриша затруднялся определить, какой из языков в устах Оскара звучит естественнее; никакого особенно любимого языка, казалось, и не существовало для Оскара Штрассера — но все языки он использовал равно легко, говорил с теми же выражениями на любом; никакой язык не звучал особенно страстно, но все они казались сделанными из похожих, взаимозаменимых слов; эпитеты превосходных степеней, так выразительно звучащие равно и на французском, и на английском, Оскар употреблял вперемежку.

— Cafe latte? — спросил его Гриша по-французски. Синий антикварный кофейник, из тех вещей, что создают атмосферу в доме, Барбара купила кофейник на блошином рынке: стоит копейки, а сколько радости. К приходу Клавдии Гриша кофейник обычно прятал. Любопытно, как отнеслась бы Сара Малатеста к этому кофейнику — дешевая вещица, что и говорить.

— Why not? Cafe latte! Wunderbar! — Оскар повернулся к Струеву, опять стал серьезен: — я должен объяснить принципиальную вещь. Наступили времена, когда нельзя быть богатым отдельно от мира. Мир этого не простит.

— Не понимаю.

— Раньше вы — или другой богатый человек, — любезно обобщил Оскар, разрешив Струеву встать в ряд с уважаемыми людьми, — мог копить золото, держать золото в сундуке и всегда быть богатым. Сто лет пройдет, политическая система поменяется — а его внуки все еще богаты. Иначе говоря, можно было создать свою систему ценностей, независимую от ценностей мира. Теперь нельзя. Попробуйте положить деньги в сундук — превратятся в пыль. И не случайно, не из-за внезапного кризиса — но нарочно, потому что все решили, что так надо устроить. Идет процесс движения капиталов — и остаться в стороне невозможно. Ваши ценности будут ценностями до тех пор, пока они отвечают представлениям мира о ценностях. Как быть? Вкладывать сбережения в то, что сегодня мир ценит: в топливо, в оружие, в производство необходимых товаров. Никто не знает, что ценно для мира завтра — как повернется; будьте готовы к динамичным решениям. Если поможете миру, то и мир поможет вам. Иначе в один прекрасный день откроете свой сундук — а там одна бумага.

— Наверное, поэтому, — спросил циничный Струев, — Мессершмитты, Сименсы и Круппы так легко находили применение деньгам?

— Указанные вами лица были поставлены перед выбором: играть вместе с миром или против мира. Но против мира деньгами не играют; деньгами можно играть только — за. А Гитлер (если вы намекаете на Гитлера) здесь вовсе ни причем.

— Акции? — спросил Струев. — Я так понимаю, что вы держите мои деньги в акциях разных предприятий. Играете на бирже? Говорите яснее.

— Вы не поняли меня. Начнем сначала. Мир — единый организм, капитал — его кровь. Капитал перемещается по артериям мира — строит машины и свергает режимы. Вот едут американские коммандос уничтожать сандинистав — это деньги едут. Но и повстанцы-сандинисты, которых они убьют, — это тоже деньги. Уверяю вас, этот локальный конфликт принес кому-то прибыль, а кто-то пожалел, что не принял в нем участия. Без капитала ничто невозможно, он есть самое ценное в мире — но только до той поры, пока он питает мир. Кровь важна для организма, пока циркулирует по артериям и венам, — вылейте ее на землю, и она станет грязью.

— Так же, как искусство, — сказал Гриша Гузкин. Он добросовестно перевел слова Оскара и добавил кое-что от себя, — искусство живо, пока влияет на современность.

— А ты, Гузкин, оказывается, на современность влияешь?

— Оскар говорит, — сказал Гриша, гордясь европейским другом и его взглядами, — о взаимосвязи вещей. Там, в России, — сказал Гриша, наклоном головы дав понять, что в России не только это не удалось, но и вообще многое скверно, — невозможно увидеть ситуацию в целом. Между нами, я спросил однажды Пинкисевича, где он держит деньги. Ты знаешь Эдика, он парень простой. В банке, говорит, держу. — Гриша посмеялся, — я показал Эдику глобус, попробовал кое-что объяснить, сомневаюсь, что успешно. Жить интересами мира! Ах, и у меня это получилось не сразу! Я, человек искусства, — сказал Гриша, — только здесь впервые почувствовал ответственность перед всем миром.

— Вы, Гриша, стали цивилизованным человеком.

— И как цивилизованный человек, — продолжил Гузкин, — не могу замыкаться в своей скорлупе. Смотрю вокруг, — сказал Гриша, — и вижу проблемные регионы, места, где цивилизация еще не вполне торжествует. О, цивилизация придет туда! Мы не можем смириться с тем, что есть рабство, что есть тоталитарные системы. Какой же вывод? Это значит, что цивилизация будет участвовать в разработках этих мест, и туда, в эти концессии, я и вкладываю свои капиталы.

— Вы разумный человек, Гриша.

— Член цивилизованного общества. Только и всего.

— В оружие, что ли, вкладываешь? — спросил Струев.

— Не только. Я и в медицину вкладываю. Но и в оружие, да! — и Гриша, разволновавшись, повысил голос. — Почему я должен стесняться того, что поддерживаю своими деньгами ту цивилизацию, которая мне эти деньги дает? Интересно получается! Я защищаю тех, кто защищает меня. Кроме того — если уж говорить о приросте капитала, — это возможность пустить деньги в рост.

— Вы вряд ли удивитесь, Семен, — сказал Оскар, — когда узнаете, что и вы вкладываете деньги в оружие.

— Я? — спросил Струев. — Я никуда не вкладываю.

— Разумеется, за вас это делаю я. А куда еще я ваши доходы должен вложить? В кур? В зубные — ха-ха — пломбы? Что же еще даст такой хороший про цент?

— Оскар Штрассер, — сказал Гриша Гузкин, — финансовый гений. Вот человек, который из доллара всегда сделает три.

— Вы меня обижаете, Гриша. Почему же три? На первом этапе сделки три, а потом — триста. Простой пример: как продают ракеты? Продал, допустим, задешево ракеты «земля-воздух»; если сделка крупная, то можно и уступить. Поторгуешься — и уступишь. Что ж, продал ракеты дешево, бывает; я не раз попадал в такие условия, что продать надо; а вот подкрылков не продал; клиeнт — даже если не хочет, опять придет. Куда ж он без подкрылков? А вот уже за подкрылки я возьму свою цену: и отступать ему будет некуда. Именно так и случалось. Спросите Портебаля, Гриша, спросите Портебаля! Однажды он почти обманул меня — и что же?

— Изумительно, — сказал Гриша.

— Понимаю. Значит, финансист действует приблизительно так же, как дантист. Попал к вам в кабинет — уже не уйдешь никогда. Я к вам на прием приду — а вы мне пломбу поставите. Но ведь не навсегда, а с таким расчетом, чтобы она через три года вылетела и я пришел снова. И опять — новую пломбу, только уже от зуба почти ничего не останется. И еще через год — опять к вам. А там уже надо коронки ставить. А потом — мост. А еще через год — вставную челюсть. Так? Верно представляю?

— А вы бы как хотели? Сразу вставную челюсть? — веселясь, спросил Оскар.

— Я к зубным врачам не хожу. Выпал зуб — и черт с ним.

— Боюсь, такая политика не сделает вас здоровым.

— Минуточку! — сказал в это время Ефим Шухман в отеле «Лютеция». — Минуточку! Вопрос принципиальный. Можем ли мы, здесь сидящие, — мы, европейцы, — смириться с тем, что в мире существуют тиранические режимы? Я прошу внятного, определенного ответа!

— Почему мы с тобой, Ефим, должны решать за других, — сказал вольнолюбивый Махно. — Пусть сами разбираются.

— Требуется ответ: да или нет! — взвился Шухман. — Попрошу не увиливать!

— Я и отвечаю: это не наше дело.

— А я говорю, — кричал Шухман, — что это лицемерие! Ах, мы такие чистенькие, не хотим войны! Ах, мы боимся испачкаться в крови! Забыли, как шестьдесят лет назад такой же тиран — а его вовремя не остановили! — пришел к власти и стал душить и резать! Нашлись вот такие же чистоплюи! Мол, не будем связываться! — а он подчинил себе весь мир! Забыли?

— Где ты Гитлера увидел? — встревожился Бердяефф.

— При чем здесь Гитлер? — спросил Махно.

— При том, что задача свободного мира, — внушительно сказал Ефим Шухман, — наносить удар первому — не ждать, пока у нового Гитлера появятся ракеты. Мы, люди Запада, должны понимать, какая ответственность на нас лежит.

— Лично на мне, — сказал Махно, — нет такой ответственности.

— Где я Гитлера увидел? Я вам сейчас скажу где! Я покажу! Минуточку! — колумнист Шухман привстал. — Если бы вовремя не дали по рукам Милошевичу — появился бы Гитлер! Если бы не покончили с Чаушеску — появился бы Гитлер! Если бы не развалился Советский Союз — появился бы Гитлер! Если не остановить Саддама — появится Гитлер! Северная Корея — вот откуда надо ждать Гитлера! И задача Запада — остановить такого Гитлера.