Женщины - Буковски Чарльз

– Я не вас запираю. Это чтоб безопаснее.

– Мне безопасно…

Я зашел в спальню, выключил свет, разделся и залез под одеяло.

– Вот видите, – крикнул я. – Я вас не изнасиловал.

– О, – ответила она, – лучше б изнасиловали!

Я не совсем поверил, но слышать приятно. Сыграл я довольно честно. Она задержится дольше, чем на одну ночь.

Проснувшись, я услышал ее в ванной. Может, следовало ее вздрючить? Ну откуда человеку знать, что делать? В общем, решил я, лучше подождать, если хоть как-то подрубаешься по личности. Если б я сразу ее возненавидел, лучше было бы и выебать ее сразу, если же нет – лучше подождать, потом выебать, а уже после – возненавидеть.

Лайза вышла из ванной в красном платье до колен. Хорошо сидело. В ней были стройность и класс. Она стояла перед моим зеркалом в спальне, играя волосами.

– Хэнк, я поехала за костюмами. А ты полежи. Ты же, наверное, болеешь после вчерашнего.

– С чего это? Мы одинаково выпили.

– Я слышала, как ты на кухне шурудил. Зачем ты еще прикладывался?

– Боялся, наверное.

– Ты? Боялся? Я думала, ты – здоровый, крутой, пьющий ебарь.

– Я тебя что – подвел?

– Нет.

– Я боялся. Мое искусство – это мой страх. Я от него стартую.

– Я поехала за костюмами, Хэнк.

– Ты сердишься. Я тебя подвел.

– Вовсе нет. Я вернусь.

– Где этот магазин?

– На Восемьдесят седьмой улице.

– На Восемьдесят седьмой? Боже милостивый, это же «Уотте»!

– У них лучшие костюмы на побережье.

– Там же черные!

– Ты что – против черных?

– Я вообще против всех.

– Я возьму такси. Вернусь через три часа.

– Это что – твое представление о возмездии?

– Я же сказала, что вернусь. Я вещи оставляю.

– Ты никогда не вернешься.

– Вернусь. Я справлюсь.

– Ладно, но послушай… не бери такси.

Я встал, нашел свои джинсы, нащупал ключи от машины.

– Вот, возьми мой «фольксваген». Номер ТРВ четыреста шестьдесят девять, возле самого дома стоит. Но полегче на сцепление жми, и вторая передача скопытилась, особенно если назад сдавать, скрежещет…

Она взяла ключи, а я снова улегся и натянул на себя простыню. Лайза склонилась надо мной. Я схватил ее, исцеловал ей всю шею. Изо рта у меня воняло.

– Веселей давай, – сказала она. – Верь. Сегодня вечером отпразднуем и устроим парад мод.

– Жду не дождусь.

– Дождешься.

– Серебристый ключик – от водительской дверцы. Золотистый – зажигание…

Она ушла в своем красном платье до колен. Я услышал, как закрылась дверь. Огляделся. Чемодан ее по-прежнему стоял на месте. И на ковре лежали ее туфли.

Проснулся я в 1.30. Принял ванну, оделся, проверил почту. Письмо от молодого человека из Глендэйла.

Дорогой мистер Чинаски: я – молодой писатель и, думаю, – хороший, очень хороший, но мои стихи мне постоянно возвращают. Как людям пробиться в эту игру? В чем секрет? Кого для этого нужно знать? Я очень сильно восхищаюсь вашей работой, и, мне бы хотелось приехать и поговорить с вами. Я привезу пару полудюжин, и мы сможем поговорить. Мне также хотелось бы почитать вам кое-что из своего…

У бедного мудозвона не было пизды. Я швырнул его письмо в мусорную корзину.

Через час или около того вернулась Лайза.

– О, я нашла изумительные костюмы!

У нее все руки были заняты платьями. Она зашла в спальню. Немного погодя она вышла. В длинном вечернем платье с высоким воротником закружилась передо мной. На попке сидело очень мило. Золото с черным, на ногах – черные туфли. Она чуть-чуть потанцевала.

– Тебе нравится?

– О да… – Я сел и стал ждать, что будет дальше.

Лайза вновь вернулась в спальню. Затем вышла в зеленом и красном, с проблесками серебра. С дырой посередине, из которой выглядывал пупок. Парадируя передо мной, она по-особому смотрела мне в глаза. Взгляд ни застенчивый, ни сексуальный – безупречный.

Я не помню, сколько нарядов она мне показала, но последний был в самый раз. Он льнул к телу, и по обеим сторонам юбки текли разрезы. Когда она расхаживала по комнате, сначала выскальзывала одна нога, за ней – другая. Платье было черным, мерцающим, с низким вырезом спереди.

Я встал, пока она шла, и схватил ее. Поцеловал яростно и перегибая назад. Целуя, начал задирать длинное платье. Подтянул сзади юбку до самого верха и увидел трусики, желтые. Задрал перед платья и начал толкаться в нее хуем. Ее язык проскользнул ко мне в рот – он был прохладен, будто Лайза напилась ледяной воды. Я провел ее задом в спальню, толкнул на кровать и принялся терзать. Я снял и эти желтые трусики, и собственные штаны. Дал волю воображению. Ее ноги обвивались вокруг моей шеи, пока я стоял над ней. Я их раздвинул, приподнялся и гладко всунул. Немного поиграл, сначала меняя скорости, затем – гневными толчками, толчками любви, дразнящими толчками, грубыми толчками. Время от времени я его извлекал, потом начинал сызнова. Наконец я дал себе волю, несколько раз погладил ее изнутри на прощанье, кончил и обмяк с нею рядом. Лайза продолжала меня целовать. Я не был уверен, соскочила она или нет. Я-то соскочил.

Мы поужинали во французском ресторане – американская еда там тоже была вполне и недорого. Ресторан постоянно бывал переполнен, поэтому у нас было время посидеть в баре. В тот вечер я назвался Ланселотом Лавджоем и даже был достаточно трезв, чтобы вспомнить имя, когда 45 минут спустя нас пригласили.

Мы заказали бутылку вина. Ужин решили ненадолго отложить. Нет лучшего способа выпивать, чем за маленьким столиком, над белой скатертью и с симпатичной женщиной.

– Ты ебешься, – сказала Лайза, – с энтузиазмом человека, ебущегося в первый раз, однако ебешься ты изобретательно.

– Можно записать это на манжетке?

– Конечно.

– Может, пригодится когда-нибудь.

– Только меня не используй – больше ни о чем не прошу. Я не хочу быть очередной твоей женщиной.

Я не ответил.

– Моя сестра тебя ненавидит, – сказала она. – Говорит, что ты меня просто используешь.

– Куда девался твой класс, Лайза? Ты заговорила, как все остальные.

К ужину мы так и не приступили. Когда вернулись домой, выпили еще. Мне она действительно очень нравилась. Я начал обзываться – слегка. Она, похоже, удивилась, глаза ее наполнились слезами. Убежала в ванную, просидела там минут 10, затем вышла.

– Моя сестра была права. Ты подонок!

– Пошли в постель, Лайза.

Мы приготовились спать. Залезли на кровать, и я ее оседлал. Без разминки было гораздо труднее, но я наконец его вставил. Начал работать. Я работал и работал. Опять жаркая ночь. Похоже на возобновляющийся дурной сон. Я начал потеть. Я горбатился и качал. Не хотело ни извергаться, ни отпускать. Я все качал и горбатился. В конце концов скатился с нее.

– Прости, малышка, перепил.

Лайза медленно соскользнула головой вниз мне по груди, по животу, вниз, добралась до него, начала лизать, и лизать, и лизать, затем взяла его в рот и стала обрабатывать…

Я полетел с Лайзой обратно в Сан-Франциско. У нее была квартира на вершине крутого холма. Там оказалось славно. Первым делом следовало посрать. Я зашел в ванную и сел. Повсюду зеленые лозы. Вот так горшок. Мне понравилось. Когда я вышел, Лайза усадила меня на какие-то здоровенные подушки, включила Моцарта и налила остуженного вина. Подошло время ужина, и Лайза стояла на кухне и готовила. То и дело мне подливала. Мне всегда больше нравилось самому гостить у женщин, а не когда они гостят у меня. От них всегда можно уйти.

Она позвала меня к столу. Салат, чай со льдом и куриное рагу. Довольно неплохо. Сам я – ужасный повар. Могу только жарить бифштексы, хотя хорошее говяжье рагу тоже делаю, особенно когда пьян. В рагу мне нравится рисковать. Я закидываю туда почти все, и мне иногда сходит с рук.

После ужина мы поехали на Пристань Рыболова. Лайза вела машину с большой опаской. Это меня нервировало. Она останавливалась у перекрестка и смотрела в обе стороны, проверяла движение. Даже если никто никуда не ехал, она все равно сидела. Я ждал.

– Лайза, черт, да поехали же!

Никого же нету. И лишь тогда она ехала. С людьми всегда так. Чем дольше их знаешь, тем заметнее их чудачества. Иногда чудачества забавные – в самом начале.

Мы прошлись по причалу, потом спустились на песок. Пляж тут не ахти.

Она рассказала, что у нее уже некоторое время нет друга. О чем говорят ее знакомые мужчины, что для них важно – это ж рехнуться можно, считала она.

– С женщинами точно так же, – сказал я ей. – Когда Ричарда Бёртона[16] спросили, что он ищет первым делом в женщине, он ответил: «Ей должно быть как минимум тридцать лет».

Стемнело, и мы вернулись к ней. Лайза вытащила вино, и мы уселись на подушки. Она открыла ставни, и мы рассматривали ночь. Потом стали целоваться. Потом пили. И еще немного целовались.