Женщины - Буковски Чарльз

– Пятьдесят долларов, – сказала Элси.

– За что?

– По-любому, как захочешь.

– Ты что, в аэропорту работаешь?

– Ага, печенье герлскаутское продаю.

– Извини, я подумал, с тобой что-то стряслось. Мне маму через пять минут встречать.

Я встал и отошел. Шлюха! Когда я оглянулся, Элси снова задрала ноги на стул, показывая больше, чем раньше. Я чуть было не вернулся. Черт бы тебя побрал в любом случае, Таня.

Танин самолет подлетел, приземлился и не разбился. Я стоял и ждал чуть позади столпотворения встречавших. Какой она окажется? Я не хотел думать о том, каким окажусь я. Пошли первые пассажиры – я ждал.

О, посмотрите на эту! Если б только она была Таней!

Или эта. Боже мой! Какая ляжка. В желтом, улыбается.

Или вон та… В моей кухне, моет посуду.

Или та… орет на меня, одна грудь вывалилась.

В этом самолете и впрямь было несколько настоящих женщин.

Я почувствовал, как кто-то похлопал меня сзади по спине. Я обернулся – за мной стояло крохотное дитя. Выглядела на 18, длинная тонкая шейка, немного округлые плечики, длинный нос, но грудки – да, и ножки тоже, и попка – да.

– Это я, – сказала она. Я поцеловал ее в щеку.

– Багаж есть?

– Да.

– Пошли в бар. Ненавижу ждать багажа.

– Ладно.

– Вы такая маленькая…

– Девяносто фунтов.

– Господи… – Я раскрою ее надвое. Будет похоже на изнасилование малолетней.

Мы вошли в бар и сели в кабинку. Официантка попросила Танины документы. У той они были наготове.

– Выглядите на восемнадцать, – сказала официантка.

– Я знаю, – ответила Таня своим высоким голоском Бетти Буп. – Мне виски с лимонным соком.

– Дайте мне коньяку, – сказал официантке я. Через две кабинки от нас квартеронка по-прежнему сидела, задрав платье на жопу. Трусики у нее были розовые. Она смотрела на меня, не отрываясь. Официантка принесла напитки. Мы начали их не спеша попивать. Я увидел, как мулатка встала. Покачиваясь, подплыла к нашей будке. Оперлась обеими руками на стол и нагнулась. От нее несло пойлом. Она посмотрела на меня.

– Так это – твоя мать, а, уебище поганое?

– Мама приехать не смогла. Элси перевела взгляд на Таню:

– Ты сколько берешь, дорогуша?

– Отъебись, – сказала Таня.

– Отсасываешь хорошо?

– Продолжай в том же духе. Тогда из желтой станешь синей в подпалинах.

– И чем ты это сделаешь? Мешочком с дробью?

Элси отошла, покачав нам своей кормой. Она едва доползла до кабинки и опять вытянула эти свои достославные ноги. Ну почему я не могу обеих сразу? У короля Монгута было 9000 жен. Подумать только: 365 дней в году разделить на 9000. Никаких ссор. Никаких менструальных периодов. Никакой психической перегрузки. Лишь пир, и пир, и пир один. Должно быть, королю Монгуту было очень трудно умирать – или же очень легко. Среднего не бывает.

– Кто это? – спросила Таня.

– Это Элси.

– Ты ее знаешь?

– Она пыталась меня снять. Хочет пятьдесят долларов, чтобы взять за щеку.

– Она меня вывела… Я знала много гроидов, но…

– Что такое гроид?

– Гроид – это черномазый.

– А-а.

– Что, никогда не слышал?

– Ни разу.

– Так вот, а я знала много гроидов.

– Ладно.

– Хотя у нее великолепные ноги. Она чуть было женя не распалила.

– Таня, ноги – это лишь часть.

– Какая часть?

– Большая.

– Пошли багаж забирать…

Когда мы уходили, Элси заверещала нам вслед:

– До свиданья, мать!

Я так и не понял, к кому из нас она обращалась.

Приехав ко мне, мы уселись на тахте и начали пить.

– Ты несчастен оттого, что я приехала? – спросила Таня.

– С тобой я не несчастен…

– У тебя была подружка. Ты мне писал. Вы до сих пор вместе?

– Не знаю.

– Хочешь, чтобы я уехала?

– Вряд ли.

– Слушай, я считаю, что ты – великий писатель. Ты – один из немногих писателей, кого я еще могу читать.

– Да? А остальные мерзавцы кто?

– Сейчас ни одно имя в голову не лезет.

Я наклонился и поцеловал ее. Ее рот был открыт и влажен. Она сдалась легко. Ну и штучка. Девяносто фунтов. Как слон и церковная мышка.

Таня встала вместе со своим стаканом, поддернула юбку и села мне на колени верхом, лицом ко мне. Трусиков она не носила. Она начала тереться своей пиздой о мою восставшую плоть. Мы хватали друг друга, мы целовались, а она продолжала тереться. Очень эффективно. Извивайся, змееныш!

Затем Таня расстегнула на мне штаны. Взяла мой хуй и втолкнула себе в пизду. Начала скакать. Она это умела, всеми своими 90 фунтами. Я едва мыслил. Производил слабые, полуодушевленные движения, время от времени встречая ее. Иногда мы целовались. Отвратительно: меня насиловал ребенок. Она всем заправляла. Загнала меня в угол, в капкан. Безумие. Одна плоть, никакой любви. Мы пропитывали воздух вонью чистого секса. Дитя мое, дитя мое. Как может твое крохотное тельце все это вытворять? Кто изобрел женщину? С какой конечной целью? Прими же этот столп! И мы ведь совершенно незнакомы! Будто ебешь собственное говно.

Она работала, как обезьянка на поводке. Таня была верной читательницей всех моих работ. Она ввинтилась в меня. Это дитя кое-что знало. Она чувствовала мою муку. Она работала яростно, одной рукой играя со своим клитором, откинув назад голову. Мы вместе угодили в старейшую и восхитительнейшую на свете игру. Мы кончили одновременно, и оно все длилось и длилось, пока я не подумал, что сердце у меня сейчас остановится. Она опала на меня, крохотная и хрупкая. Я коснулся ее волос. Она была вся в поту. Затем оторвалась от меня и ушла в ванную.

Изнасилование ребенка, итог. Детей нынче учат хорошо. Насильник изнасилован сам. Предел справедливости. Они такие, эти «эмансипированные» женщины? Дудки, она просто-напросто горяча.

Таня вышла. Мы выпили еще. Черт возьми, она начала смеяться и болтать как ни в чем не бывало. Да, вот где собака зарыта. Для нее это просто упражнение, как пробежка или круг по бассейну.

Таня сказала:

– Наверное, мне придется съехать оттуда, где я живу. Рекс меня уже достал.

– О.

– Ну, секса у нас нет, и никогда не было, однако он такой ревнивый. Помнишь тот вечер, когда ты мне позвонил?

– Нет.

– Так вот, когда я повесила трубку, он аж телефон от стенки оторвал.

– Может, он тебя любит. Ты бы получше с ним обращалась.

– А ты сам хорошо обращаешься с теми, кто тебя любит?

– Нет, не хорошо.

– Почему?

– Я инфантил; я не справляюсь.

Мы пили весь остаток ночи, потом легли спать перед самой зарей. Мне не удалось раскроить эти 90 фунтов напополам. Она могла справиться и со мной, и со многими, многими другими.

Когда я проснулся через несколько часов, Тани в постели не было. На часах всего 9. Я нашел ее на тахте – она сидела и отхлебывала из пинты вискача.

– Господи, ну и рано же ты начинаешь.

– Я всегда просыпаюсь в шесть и сразу встаю.

– Я всегда встаю в полдень. Мы с тобой не совпадем.

Таня продолжала шпарить виски, а я вернулся в постель. Вставать в 6 утра – безумие. Должно быть, у нее нервы не в порядке. Неудивительно, что она ни шиша не весит.

Она зашла в спальню:

– Схожу погуляю.

– Давай.

Я снова уснул.

Когда я проснулся в следующий раз, Таня сидела на мне. Хуй у меня был тверд и похоронен у нее в пизде. Она снова на мне скакала. Она закидывала назад голову, вся изгибалась. Всю работу делала сама. Она тихонько ахала от восторга, ахи раздавались все чаще. Я тоже начал покряхтывать. Громче. Я чувствовал, что приближаюсь. Я уже там. Потом он произошел – хороший, долгий, жесткий оргазм. Затем Таня с меня слезла. Я по-прежнему оставался тверд. Таня опустила туда голову и, глядя мне прямо в глаза, стала слизывать сперму прямо с головки члена. Судомойка еще та.

Она встала и ушла в ванную. Я слышал, как набегает вода. Всего 10.15 утра. Я снова уснул.

Я повез Таню в Санта-Аниту. Сенсацией сезона был 16-летний жокей, скакавший со своим весовым преимуществом в 5 фунтов. Откуда-то с востока, в Санта-Аните выезжал впервые. Ипподром предлагал приз в 10 000 долларов тому, кто правильно угадает победителя гвоздевого заезда, но его или ее выбор надо было вытягивать из остальных участников. На каждую лошадь по одному человеку – с этого все и начиналось.

Мы приехали где-то к 4-му заезду, а обсосы уже заполнили трибуны под завязку. Все места заняты, негде даже машину поставить. Ипподромные служители направили нас к ближайшему торговому центру. Оттуда нас должны были привезти на автобусе, а обратно после финального заезда явно придется тащиться пехом.