Есть! - Матвеева Анна

А время шло суетное, странное, мама и папа Мертвецовы летели к пенсии, как шагаловская пара над городом, – вцепившись друг в друга и не замечая перемен в пейзаже. Денис поспешно оканчивал очередные – бессчетные! – психологические курсы и посещал крайне подозрительные, с точки зрения мамы-Мертвецовой, тренинги. Впрочем, с родителями Денис разговаривал мало и строго по делу – он с ранних лет вел себя с ними как чрезмерно загруженный работой отец семейства, не успевающий за короткое домашнее время расслабиться и сбросить с лица угрюмую маску ценного специалиста (такие люди обычно умирают на первом году пенсии – сломать привычный график для них все равно что сломать хребет).

В квартире, которую покупали вместе с Наташей, Денис сделал роскошный ремонт, но, когда мама с папой пришли полюбоваться сынулькиными жизненными достижениями, их неприятно удивила одна комната. Она их прямо-таки покоробила – затененная шторами, с письменным столом, кожаной кушеткой и венскими стульями, комната походила на приемную морально и физически устаревшего психотерапевта.

– Зачем это, милый? – нервно хихикнула мама-Мертвецова, а папа быстро все понял.

Дениска собрался вести прием психов на дому! Вот что означали комната и мебель.

– Они такие же психи, как мы, – сказал сын, – хотя, разумеется, мы тоже психи. Но не беспокойтесь, пожалуйста, у меня они задерживаться не станут. Пять сеансов – и человек начинает жить по-новому.

Мама-Мертвецова развеселилась:

– А если я к тебе запишусь, сынок, ты мне тоже поможешь?

– Конечно, – не дернувшись, ответил Денис, – но даже пробовать не буду. Уж прости, мама, пожалуйста.

– Меня все одно, ни гипноз, ни психоанализ не берет, – похвалилась мама-Мертвецова, – так что можем и рискнуть. Или боишься, сыночка?

Денис щелчком стряхнул пылинку с венского стула:

– Я ничего не боюсь. А гипноз берет всех. Если это, конечно, не эстрада, а настоящий гипноз.

Мама-Мертвецова вызвала из памяти далекий вечер в Доме культурных машиностроителей. Багровый занавес, черный костюм, спящие зрители, и она сама (тогда еще не мама и даже не Мертвецова, а девушка Лина Костарева – совершенно другой человек) торчит, словно пугало посреди затихшего зала.

Гипнотизер нехорошо улыбается ей и дергает усами, как нашкодивший кот:

– А вы у нас, барышня, значит, невосприимчивы к гипнозу… Занятно, да, занятно. Бывает, да, бывает.

– …Давай! – сказала мама-Мертвецова и тут же пала на диванчик, разметавшись на нем, будто комсомолка, решившая наконец оставить в прошлом постылое девство.

Папа же явственно испугался и принялся тянуть маму с диванчика за руку – круглую и розовую, как батон докторской колбасы:

– Алина, не надо, слышишь! Не надо, я тебе говорю! Есть в этом что-то античное и неприятное, прошу тебя, встань!

Напрасно папа напрягал ослабшие под властью времени мышцы плечевого пояса и голосовые связки – его Алина лежала на диванчике прочно и необратимо, как «Титаник» на дне океана. Спорить с женой, пришедшей в такую духоподъемность, было бесполезно – этому папу научили долгие радостные годы совместной жизни. Вот почему он символически плюнул в сторону, хрустнул позвонками и гордо понес свой радикулит на улицу – докуривать оставшееся здоровье.

Денис же, подняв виртуальную перчатку, готовился к сеансу и видел вместо матери чужого человека. Подрагивающие темные веки, густо намазанные тенями «голубое озеро». Ровная, почти не зарисованная морщинами кожа и руки, сложенные на груди, как у мертвеца.

Алина изо всех сил пыталась не рассмеяться – и некстати вспомнила, как маленький Дениска ел на кухне блины с вареньем. Густая сладкая жижица пролилась ему на штанишки и стекала на пол так, словно мальчик писал вареньем. Алина хохотала, а парень так обиделся на нее, что ни разу после этого не соглашался ни на блины, ни на варенье. Один… два… три… Варенье… варенье… Что-то он там говорит уютное – про состояние покоя, про сон… Теперь – про сигареты… Алина встрепенулась, хотела поднять руки, но они были накрепко приклеены к груди. И попа не отрывалась от дивана. И ноги лежали на нем тяжеленными болванками.