Жизнь Пи - Мартел Янн

Вскоре выяснилась и причина такого налета: следом за летучими рыбами из воды выпрыгивали корифены. Они были крупнее летучек и сцапать их в воздухе не могли, зато в воде они оказывались куда более проворными и поражали добычу одним молниеносным броском. Им удавалось сцапать летучек, если они успевали угнаться за ними, проплыв под водой и выскочив на поверхность с открытой пастью в тот самый миг, когда те падали в воду. Были и акулы, они тоже выпрыгивали из воды, хоть и не так ловко, как корифены, зато метко – со смертельным исходом для последних. Бойня продолжалась недолго, но все это время вода бурлила и кипела, рыбы метались как угорелые и челюсти клацали без передышки.

Не в пример мне Ричард Паркер не только не дрогнул перед натиском летучих рыб, но и проявил чудеса сноровки. Он взгромоздился перед ними стеной и давай хватать лапами и зубами все, что летело в его сторону. Многих рыб он заглатывал заживо, целиком, и те, угодив к нему в пасть, все еще отчаянно трепыхали крыльями. То был наглядный урок силы и ловкости. Впрочем, поражала не столько сама ловкость – чисто хищническая, сколько совершенно невозмутимое отношение к происходящему. Такому сочетанию легкости и собранности в данное, конкретное мгновение позавидовали бы самые искусные йоги.

Когда все кончилось, я подвел итоги натиска: не считая того, что я изрядно пострадал, рацион ящика пополнился шестью летучими рыбами, а на дне шлюпки их скопилось и того больше. Я живо завернул одну рыбину в одеяло, прихватил топорик и перебрался на плот.

Теперь я действовал с крайней осторожностью. Недавняя утрата части рыболовных снастей охладила мой пыл. Еще одну такую оплошность я позволить себе не мог. Аккуратно доставая рыбу из одеяла, я придерживал ее рукой, памятуя о том, что она наверняка попытается вырваться на волю. Чем ближе подбирался я к рыбе, тем страшнее и противнее становилось у меня на душе. Вот показалась рыбья голова. Я держал ее таким образом, что она походила на верхушку отвратительного рыбного мороженого, торчащую из рожка, свернутого из шерстяного одеяла. Без воды рыба задыхалась: она медленно хватала воздух, то открывая, то закрывая рот и жабры. Под рукой я чувствовал, как бьются ее крылья. Я перевернул ведро вверх дном и положил на него рыбу. Взял топорик. И занес его над головой.

Я опускал топорик несколько раз, но довершить дело так и не смог. Такая чувствительность может показаться смешной, если вспомнить все, что я пережил за последние дни, но тогда зверствовали другие – хищники. Конечно, в некотором смысле я был виноват в смерти крысы, но ведь я же только бросил ее Ричарду Паркеру, а убил ее он. И вот теперь мне, прирожденному вегетарианцу, предстояло умышленно отрубить рыбе голову.

Я прикрыл ей голову одеялом и в очередной раз взмахнул топориком. И снова рука застыла в воздухе. При одной лишь мысли, что я вот-вот размозжу топором мягкую голову живого существа, мне становилось не по себе.

И я отложил топорик. Решил свернуть ей шею так, чтобы этого не видеть. Я плотно завернул рыбу в одеяло. И начал сдавливать ее обеими руками. Но чем крепче я давил, тем сильнее она трепыхалась. Я представил, каково было бы мне, если б меня завернули в одеяло и принялись выкручивать шею. Вот ужас! Я уже несколько раз хотел бросить эту затею. Но снова и снова убеждал себя, что так надо и что чем дольше я буду сомневаться, тем больше рыба будет мучиться.

Обливаясь слезами, я утешал себя до тех пор, пока не услышал хруст и не почувствовал, как у меня под руками перестала биться чья-то жизнь. Я развернул одеяло. Летучая рыба издохла. На голове у нее, сбоку, рядом с жабрами виднелась кровоточащая рана.

И я расплакался над этой маленькой, несчастной, загубленной душой. Это было первое существо, которое я убил в своей жизни. Вот я и стал убийцей. Таким же душегубом, как Каин. Я был ни в чем не повинным шестнадцатилетним пареньком, знавшим жизнь только по книгам и проповедям, и вот уже руки у меня в крови. Какой ужас! Любое разумное существо – священно. Я всегда поминаю эту рыбу в своих молитвах.

Потом стало легче. Мертвая летучая рыба была похожа на самую обыкновенную рыбу, которую я видал на Пондишерийских рынках. Она превратилась в нечто другое – то, что уже не принадлежало к числу великих земных творений. Я разрубил ее топориком на куски и сложил все в ведро.

В конце дня я снова попробовал рыбачить. Сперва мне везло не больше, чем утром. Однако удача не заставила себя долго ждать. Рыбы кидались на крючок одна за другой. Впрочем, клевала одна мелочь, а крючок был слишком велик. Отмотав тогда побольше лески, я забросил ее подальше и поглубже, чтобы мелюзга, шнырявшая возле плота и шлюпки, не добралась до наживки.

И вот, когда я насадил на крючок голову летучей рыбы да подвесил на леску только одно грузило и стал тянуть побойчее, так, чтобы рыбья голова скользила по поверхности, лишь тогда-то я наконец и поймал свою первую добычу. Из воды вынырнула корифена – и кинулась за рыбьей головой. Я попридержал леску, решив убедиться, что корифена действительно заглотила наживку, и затем с силой рванул на себя. Корифена выскочила из воды и так сильно дернула, что я чуть не свалился с плота. Пришлось поднатужиться. Леска натянулась в струну. Это была надежная снасть – так запросто не порвешь. Я начал подтаскивать корифену поближе. Она билась изо всех сил – то выпрыгивала из воды, то плюхалась обратно, поднимая брызги. Вот уже леска врезалась мне в руки. Я обмотал их одеялом. Сердце в груди так и колотилось. Рыбина попалась здоровенная, как бык. И я боялся, что мне ее не вытащить.

Тут я заметил, что другие рыбы, сновавшие вокруг плота и шлюпки, разом исчезли. Верно, почуяли, какая печальная участь постигла корифену. Я поднажал. На шум возни того и гляди слетятся акулы. Но рыбина сопротивлялась как черт. У меня уже свело руки. Каждый раз, как только я подтаскивал ее поближе к плоту, она начинала биться с таким неистовством, что я сдавался и немного стравливал леску.

В конце концов мне удалось втащить ее на плот. В длину она была больше трех футов. Ведро тут не годилось. Разве что нахлобучить ей на голову вместо шляпы. Я удерживал рыбину, упершись в нее коленями и придерживая руками. Это была сплошная корчащаяся груда мышц, до того огромная, что даже когда я навалился на нее всем телом, из-под меня все равно торчал ее хвост, которым она нещадно колотила по плоту. Корифена брыкалась подо мной, как необъезженный мустанг под ковбоем. Я вошел в раж, почувствовав себя победителем. Корифена с виду просто прелесть – огромная, мясистая и гладкая, с выпуклым лбом, выдающим в ней упорство, с длинным спинным плавником, торчащим кверху, как петушиный гребень, и с глянцевой чешуей. Мне казалось, что, совладав с таким великолепным противником, я схватил судьбу за рога. Сокрушив рыбину, я бросил вызов морю и ветру в отместку за все кораблекрушения в мире и за все невзгоды, выпавшие на мою долю. «Спасибо тебе, Господь Вишну. Спасибо! – воскликнул я. – Когда-то ты спас мир, обернувшись рыбой. А теперь ты спас меня, опять же превратившись в рыбу. Спасибо тебе, спасибо!»