Свободу медведям - Ирвинг Джон

Бабушка протыкает сливовый пирог вилкой.

— Ну вот, теперь он вполне остыл, — провозглашает она.

— Всезнайка, — ворчит дед. — Теперь кругом одни всезнайки. — И перед тем как придвинуться к кухонному столу, он считает необходимым — к великой радости Зана — подкрутить ручку радио, чтобы убрать треск.

Зан доволен. Новости Радио Иоханнесгассе, прямо к чаю, и он ждет знакомых позывных. По средам можно не смотреть на часы: к тому моменту, когда вилки выпрямлены и пирог остужен, наступает время новостей.

Международных: Стинокерзельский замок в Бельгии — место проживания претендента на трон Габсбургов. Фрейхерр фон Виснер призывает всех монархистов Австрии противодействовать непрекращающемуся давлению нацистской Германии, которая намерена присоединить Австрию к рейху. Фон Виснер обращается к канцлеру Шушнигу с воззванием о возвращении монархии, оно могло бы помочь противостоять Германии.

Австрийских: уроженец Тироля, Курт фон Шушниг, на многолюдном митинге в Инсбруке объявил своей родной провинции и всему миру, что через четыре дня, в воскресенье, в стране состоится плебисцит. Избиратели смогут решить сами — независимая Австрия или аншлюс с Германией. Канцлер Шушниг заканчивает свою речь обращением на тирольском диалекте к двумстам тысячам собравшихся на Мария-Терезия-плац: «Народ, час пробил!» Разумеется, эти слова в Инсбруке производят особый эффект, поскольку сто тридцать лет назад народный герой, крестьянин Андреас Хофер, воодушевлял своих соотечественников на борьбу с Наполеоном тем же самым лозунгом.

Местных: молодая женщина, опознанная как Марта Мадофф, дочь торговца одеждой и тканью Сигизмунда Мадоффа, этим утром была найдена повешенной прямо в пальто на платяном крюке в гардеробной балкона второго этажа Венской государственной оперы. Обнаруживший тело сторож Одило Линц утверждает, что эта гардеробная никогда не использовалась — по крайней мере, вчера вечером, когда в опере давали «Лоэнгрин». Одило проверял эту гардеробную во время исполнения прелюдии; он уверяет, что тогда там ничего не висело. Компетентные органы констатировали, что смерть молодой женщины наступила от нанесенных пяти колотых ран в форме звезды в области сердца и незадолго до окончания оперы. Власти утверждают, что попытки изнасилования не было, однако чулок на женщине не оказалось, а туфли были снова надеты на голые ноги. Позднее, тем же вечером, некий очевидец утверждал, что видел группу юнцов в Хархоф-Келле, у одного из которых вместо шарфа был завязан женский чулок. Однако у сегодняшней молодежи принято похваляться подобным способом.

И еще из местных: представители нескольких административных групп уже выразили свою поддержку плебисциту Шушнига. Карл Миттлер пообещал поддержку социалистов-подпольщиков; полковник Вольф высказался за монархистов; доктор Фридман — за еврейское сообщество; кардинал Иннитцер — за католиков. Канцлер Шушниг прибывает ночным поездом из Альп в Вену рано утром, где его с нетерпением ждут.

— Еще как ждут! — восклицает Зан. — Он хоть что-то сделал, чтобы показать, что мы не просто задний двор Гитлера?

— Всезнайка, — хмурится дед. — Кем он себя воображает? Новым Андреасом Хофером, восставшим против Наполеона? Его приветствовали в Тироле — охотно верю. Но что о нем скажут в Берлине? На этот раз мы имеем дело не с французами!

— Господи, — произносит Зан. — Окажите ему хоть немного доверия. Голосование — это верный путь. Никто в Австрии не хочет немцев.

— Ты рассуждаешь как таксист, — фыркает дед. — Никто не хочет — говоришь ты, но какое это имеет значение? Я тебе скажу, чего хочу я и как мало это значит. Я хочу такого человека, который бы сделал то, что обещал сделать. Таким был Дольфус, но его убил один из тех «ничтожеств», о которых ты говоришь. И теперь мы имеем Шушнига, вот кого.

— Но он призывает к открытому голосованию, — возражает Зан.

— И уже через четыре дня, — мрачно произносит дед; он замечает крошки пирога, которые рассыпал по столу; язык у него слегка заплетается, уши покраснели. — Говорю тебе, студент… или таксист, или кто ты там еще, — ворчит он, стараясь обращаться с пирогом поаккуратней, — хорошо, что этот мир не плоский, а то твой Шушниг давно бы с него свалился.

— Да ты просто старый пессимист, — упрекает его Хильке.

— Уж это точно, — говорит бабушка, сгребая вилкой крошки со скатерти. — К тому же самый большой всезнайка из всех. И еще у тебя самые дурные манеры за столом, какие мне только доводилось видеть среди людей твоего колоссального возраста.