Жизнь удалась - Рубанов Андрей

Впрочем, не будем. Еще неизвестно, кому сейчас хуже – капитану, вполне живому и здоровому, или упомянутому виноторговцу.

За все надо платить – либо ежемесячно в течение пятнадцати лег, либо всю сумму сразу. Одномоментно.

В том, что причиной беды с Матвеевым являются деньги, сыщик не сомневался. Много чего происходит на белом свете, а начни искать подоплеку – деньги вылезут в девяноста случаях из ста. Разглядывая просторную кухню пропавшего бизнесмена, Свинец еще раз укрепился в таком мнении. Нечего, нечего завидовать. Зависть разрушает; не моя эмоция; ты давай, мент, делай то, зачем пришел.

Он выставил на кухонный стол водку, выложил буханку черного хлеба.

Марина уперлась взглядом в хлебно-алкогольный натюрморт и по-мужицки хмыкнула:

– Поминки, да?

Капитан достал сигарету.

– Не совсем. Ты присядь. Где у тебя рюмки?

– Шкаф справа от тебя…

– Выпей.

– Зачем?

– Это просьба. Выпей, и все. Одну рюмку.

Женщина покачала головой. Неубранные волосы убили всю ее красоту. Вот так она будет выглядеть в семьдесят лет, подумал капитан и скрутил бутылке шею.

– Давай, – сказал он.

– Я водку не пью.

– А что ты пьешь?

– Текилу…

– Понятно.

– …И хлеб такой не ем.

– А какой – ешь?

– Пумперникель.

– Как?

– Пумперникель. Немецкий рецепт… Ржаная мука грубого помола… Очень полезно для кишечника…

– Ясно. Но сейчас сделай исключение. Выпей.

– Ладно, – простым голосом согласилась Марина, взяла тяжелую стопку, поднесла, глотнула дважды, задохнулась. Обожгло горло.

Против воли промокли глаза, она схватила пальцами переносицу, выдохнула, закашлялась – дешевая дрянь, сивуха, как они ее пьют, все эти несчастные простые люди?

Быстро совладала с собой.

– Что теперь?

– Пумперникель, – по слогам сказал Свинец, глядя мимо нее. – Надо же! Пумперникель!..

Он беззвучно выругался, выдыхая похабные бранные аккорды одними губами.

Нет, я не хочу и никогда не буду так жить – за охраною, за консьержами, чтоб даже сортир замыкался пуленепробиваемым люком. Не по мне такое. Лучше пятнадцать лет платить за тесную берложку в малопрестижном районе, чем всю жизнь справлять нужду, отгородясь броней.

– Что теперь? – повторила Марина.

Вдруг алкоголь подействовал, в ее голове тихо, уютно зашумело теплое море, и тревоги отступили.

– В морге был не он, – тихо произнес капитан. – Не он. Ты поняла?

Марина провела ладонями по лицу.

– А я знала.

Потом она налила себе вторую, полную – эту взяла уже залпом, высоко запрокинув подбородок. Оторвала от буханки угол, затолкала в рот.

Слезы добежали, наконец, от нижних век, через щеки, до губ, и вкус одного и другого смешался.

Кто бы что ни говорил, а есть между близкими людьми особенная связь. Телепатическая. Мистическая. Не могут два взрослых разума, сосуществуя на протяжении долгих лет, не настроиться на общую, уникальную волну, переносящую сигналы на любые расстояния. Женщины склонны к мистике. По большому счету женщины как таковые – мистические существа. И Марина всерьез верила, что гибель мужа, даже случившись за тысячу километров, отзовется в ее голове и сердце особенной болью. Не испытав ее, она не желала предполагать худшее.

Почувствовала слабость в ногах, села, закусила губу. Он жив. Конечно, жив. Не может быть, чтобы он вдруг взял – и погиб. Такое может произойти с кем угодно – только не со мной…

Тут же в голове ее зашевелились разнообразные глупые никчемные мысли – а хотя вовсе не глупые, вполне уместные: о том, что плакать сейчас нельзя; о том, что оторвался накладной ноготь, надо срочно исправить, и вообще, выходить к гостю неприбранной – непростительно и недостойно; о том, что надо бы позвонить домработнице, пусть придет и ликвидирует бардак, а еще лучше проделать все самой, вытереть пыль и даже (почему бы и нет, черт возьми?!) взять в руки пылесос, это отвлечет и успокоит; или нет, лучше все-таки нагрузить домработницу, а самой заняться волосами – давно уже, два или даже три дня, как пора заняться волосами – вот только куда-то подевался телефон парикмахерши; о том, что надо бы определиться с гонораром для ловкого капитана, – а впрочем, пусть Матвеев сам и заплатит, когда вернется; и даже о том, что негодяй Матвеев – опять-таки когда вернется, живой и невредимый, – узнает о себе много нового, будет казнен, получит по первое число…