Второе восстание Спартака - Вышенков Евгений

Ну да, альтернатива – только водка.

...Паршивее всего ему было по утрам. Начальник оперчасти просыпался и долго лежал на спине с закрытыми глазами, всякий раз по новой привыкая к теперешней реальности, до тошноты постылой, прислушиваясь к лаю собак в питомнике и воплям похмельных сержантов, проводящих перекличку... Утром руки дрожали, как с перепоя, из зеркала таращилась мятая, тупая рожа вертухая. Не хотелось ничего. Хотелось сдохнуть к чертям собачьим... Малодушие, наверное, но – ежели честно, вот ежели положа руку на сердце – у многих ли достанет сил примириться с тем, что весьма успешная карьера чекиста в одночасье вдруг рушится, что самый дорогой на свете человек собственноручно им убит, а сам он, вместо повышения, вместо ответственного участка работы отправляется в глухомань, в какую-то занюханную Карелию – на должность начальника абвера богом забытой зоны? И впереди – ни перспектив, ни будущего, ни возможности что-либо изменить в дальнейшей судьбе... Жизнь, считай, закончилась, так толком и не начавшись.

Ежели честно, то мало у кого хватит сил не спиваться, как, например, начальник лагеря Климов, Хозяин, не свихнуться или... или не застрелиться. (Признаться, мысль о пуле в висок посещала Кума примерно раз в два дня.)

Однако начальник оперчасти не мог, не хотел и не собирался позволять себе опуститься, а тем более демонстрировать собственный депрессняк подчиненным. Вот оттого он и начинал рабочий день с ритуала бритья – неторопливого, тщательнейшего и вдумчивого. Черт подери, как ни банально и как ни высокопарно это звучит, но скрупулезное соблюдение неких бытовых правил, начиная с чистки зубов и заканчивая мытьем посуды, аккуратность во всем – только это позволяло ему держаться на плаву и сохранять человеческий облик. Робинзон ведь выжил? Хотя, говорят, его реальный прототип разучился говорить, держать ложку с вилкой, да и вообще в животное превратился... но мы не на необитаемом острове, нам, товарищи, в зверушек превращаться никак не можно, мы людьми были, людьми и помрем...

– Ладно, – задумчиво пробормотал он, приступая к подбородку. – А и в самом-то деле, все выяснилось, отчетность не нарушена, бедный финн свободен... Вольно, сержант, вольно. Молись богу, которого нет, что у нас не возникло проблем. Ты в бога веришь?

– Никак нет! – возмутился Степанов, однако на миг Куму показалось, что возмущение его было малость неискренним.

– И это правильно, бога нет. А есть материя. Вот и слава материи, что легко отделались.

– Слава... Только не материи, а тому летчику, который насчет финна дежурному доложил, а тот не поленился и проверил. Кабы не они, так чухон у нас бы и закуковал всерьез и надолго...

– Что еще за летчик?

Самое деликатное – это участок под нижней челюстью. Кожа там дрябленькая – а что вы хотите, чай уже не мальчик, – и щетину приходилось удалять с особенной тщательностью. Кума бесили плохо выбритые места.

– Ну, не в смысле – залетный, а в смысле настоящий летчик. Пилот. В том же вагоне ехал, – ответил сержант. – Статья 58-1-б, пятнашка. Автоматчик^[32], в общем. По фамилии Котляревский.

Чирк.

Проклятье.

Кум мысленно ругнулся, отложил бритву и промакнул порез на скуле полотенцем. Надо будет потом газетку наклеить. Спросил равнодушно, не поворачиваясь к сержанту – чтобы тот не увидел выражения его лица:

– Поляк, что ли?

– Да вроде нет. По-русски, во всяком случае, говорит.

– 58-1-б, значит...

– Так точно.

– А чего так мало дали?

– Не могу знать, – пожал плечами Степанов.

– Ты вот что, сержант... – помолчав, решил Кум и вытер лицо. Порез немного кровоточил, но в целом ритуал был завершен успешно. – Ты дело этого летчика мне принеси-ка. Посмотрим, что за поборник справедливости такой выискался... Уловил? Все, закрыли тему. Еще что?

И пошли обыкновенные доклады, собранные операми за сутки: что слышно в среде контингента, какие там царят умонастроения, кто из авторитетных граждан прибыл с последним этапом и чем это грозит расстановке сил в лагере. Рутина, в общем, но рутина необходимая: должен же начальник оперчасти знать, что делается в подведомственной ему, так сказать, среде обитания?

Пока все было относительно мирно, мелкие стычки и разногласия не в счет...

– ...но, поговаривают, скоро все изменится, – нерешительно сообщил сержант. – Поговаривают, что одна война закончилась, и теперь жди другой...

Кум слушал вполуха, заключенный Котляревский не шел из головы.