Ускользающая темнота - Баженова Ксения

Когда Паша получил аккуратно сложенный тетрадный листок и прочел: «Паша, здравствуй. Приходи, пожалуйста, ко мне на день рождения тогда-то... Очень буду ждать. Зоя», – он только усмехнулся. Катя тоже:

– Не больно-то она к тебе страстью пылает. Сдержанная такая в словах.

– А ты что, хотела, чтобы она написала: «Я жить без тебя не могу. Умру, если не придешь»?

– Скоро напишет. Будь спокоен.

– Я и так спокоен. Только не пойму, зачем тебе это нужно?

– Просто поразвлечься. А ты что, боишься?

– Чего мне бояться-то?

– Влюбиться. Потом не отвяжешься.

– Ты что? В нее влюбиться?! Скажешь тоже. Ладно, развлекайся. Только палку не перегни. К тому же ты мне что-то обещала. И я до сих пор не знаю что.

Они сидели в комнате, где жила Катя, на стульях. Друг напротив друга. Паша повернул свой стул спинкой вперед и опирал подбородок на подставленные кулаки.

Вечером все были у Вани. Паша ушел первым. И долго сидел на лавочке в темноте возле Катиного дома. Видел, как Иван проводил ее, что-то долго говорил, поцеловал коротко в губы и ушел, несколько раз обернувшись. Видел, как Катя зажгла свет и, отогнув занавеску, встала у окна, глядя во двор. И тогда он пошел к ней. Мама была на дежурстве, они сидели и болтали. И им было хорошо вдвоем.

– Обещала. Но что, скажу попозже. Например, после Зоиного дня рождения. Пойдем на праздник? – Она встала и прошла по комнате мимо парня.

– Пойдем. – Он нагнулся и поймал ее за руку. Она остановилась. – Слушай, может, к черту Ивана. Я же тебе нравлюсь, а не он. Неловко друга обманывать.

– Он мне тоже нравится. Больше, чем ты.

– А что же ты тогда со мной кадришься?

– Я?! Ты сам пришел. Я тебя не звала. – Катя вырвала руку.

Паша было вскочил, но сел обратно. Это стоило ему больших усилий. Катя ему нравилась. Очень. И только чувство долга по отношению к другу не давало ему обнять ее и поцеловать. Особенно трудно стало сдерживаться последнее время, когда Катя явно давала ему понять, что он ей не безразличен. Ну почему Иван первый с ней познакомился? И, кстати, не так уж давно.

Сестра привела из школы симпатичную подружку, и Иван не растерялся. Влюбился в Катю с первого взгляда. Да разве можно в такую не влюбиться? Но Иван не для нее. Слишком уж он правильный какой-то, хоть и вращается среди блатных. Кате с ним скучно. Может, эта небольшая забава с очкастой дурочкой продвинет их отношения, хоть как-то сблизит их. И когда между ними что-то произойдет, можно будет поговорить с Ваней. Он должен понять.

Зойку, правда, жалко немного. Влюбилась уже по-серьезному. Ну ладно, придумаю что-нибудь. Тихо и безобидно сведем все на нет. Уеду куда-нибудь. И все забудется.

Да, Кате бы такого папу и квартиру, как у этой Зои. Такая красавица не должна жить в обшарпанной конуре. Да и у меня не лучше. Ну ничего. Все будет. Только бы Катя была со мной.

– Так когда мы идем в гости к моей «возлюбленной»? – спросил он.

– В следующее воскресенье.

– Давай бумагу, буду ответ писать.

– Пиши. Только отдавай не сразу. Заподозрит еще чего.

– Ну она же не такая хитрая, как ты.

Через два дня Иван передал Зое очередное послание: «Как раз в эти дни я буду свободен. Обязательно приду. Думаю о тебе все время».

Москва. 200... год

Несмотря на ранние сумерки на рынке было не протолкнуться. Катя стала ходить по рядам. Живых, не на картинке, собак и кошек, купить хотелось всех сразу. Теперь по поводу бульдога закрались сомнения. Нет, он ей не разонравился. Он оказался еще смешнее, чем в книге. Но, подержав на руках щеночка отвергнутой из-за длинной шерсти волосатой собачки с серьезным названием лхасский апсо, ей уже хотелось возиться с ним и чесать его целыми днями. А заглянув в грустные и голодные глаза спаниеля, хотелось бросить все и обнимать и кормить это трогательное животное. Маленькие черненькие щеточки – скотч-терьеры привели Катю в такое умиление, что простояв рядом с ними минут сорок, она чуть было не купила одного, самого шустрого. Совершенно потерявшись в водовороте обаятельных морд, она приняла решение – тридцать минут на раздумье. Если никого не выберет сама, загадает на монетках. Десять копеек – бульдог, двадцать – апсо, пять – скотч. И так далее, на сколько монеток хватит.

Идя в задумчивости по совсем уже темному дальнему ряду, еле освещаемому чахлым фонарем, Катя вдруг услышала разговор и остановилась.

– Не возьмете щенка?

– Денег не даю.

– Да без денег. Так.

– А коли так, сувай в ящик.

Катя обернулась. Тетка в телогрейке и повязанном по-деревенски шерстяном платке пыталась запихнуть в сетчатый ящик долговязого щенка. Запойного вида дед держал поднятой крышку. Щенок упирался и пытался вылезти наружу, грозя раздавить длинными телячьми лапами других собачьих малышей, которые уже мирно спали, но пробудились от неожиданного вторжения.

– Давай, давай, милый, полезай. Ишь, не хочет, – уталкивала его баба в платке. – Я-то сама дворничиха. Недалеко тут прибираю. В подъезде пригрелась одна в прошлую зиму, да так и осталась. Привязалась я к ней. Выходила, молоком поила. Помирала собачка-то. Хорошенькая такая. Марусей ее назвала. Так пропала она недавно, а потом принесла. Троих. Потопить не могу. Двоих добрые жильцы взяли. А третьего куда. И так некоторые недовольны, что приблудная собака в доме живет, будто детей укусит. А она сроду никого не кусала. Ласковая такая.

Сына Маруси уже упаковали в ящик, и он, обдирая лапы и зубы, пытался прорвать железную сетку. Другие собачки снова приняли прежние позы калачиком и заснули.

– Ну что ж ты, милой? Все так и будешь рваться?

– Ничего, порвется да перестанет. Они, коли их не кутятами приносят, все поначалу так, а потом ничего.

– Ну успокойся, милой. Успокойся. Возьмут тебя добры люди.

– Хорошо, коли возьмут. А коли нет, так мне придется на душу грех брать. Сами потопить не могут. Несут мне, вошкайся тут с ими. Вон сегодня ни одного не взяли. Торчу на морозе. А выгоды нема. Я-то по доброте душевной. На хлеб дадут, и будя. Сам на пенсию живу, так и этих троглотов кормить надо. А где деньги? Вот больших и топишь. А че с ними. Деньги-то где? Кормить, прибирать... Никто и не возьмет ни за рупь. Маленьких еще прибирают. А большой, да дворовый, кому нужен-то.

Щенок устал и, приткнув морду к сетке, тихонько поскуливал.

– Ой, пойду я. Сердце-то не камень. А то заберу. А нельзя. Жильцы, порядок. И так одна уже ждет, Маруська-то моя... – Говоря сама с собой, тетка ушла, только однажды повернувшись.

– Дедушка.

Собачник повернулся.

– Папирос нету.

– Мне не надо.

– А коли не надо папирос, так чего? Денег, что ли?

– Щеночка хочу купить.

Старик подозрительно прищурился. Открыл крышку:

– Выбирай.

– Я вот этого. Большого.

– На бутылку дашь?

– Да-да, конечно. – Катя порылась в кошельке, достала все имевшиеся бумажные деньги. Дала деду.

Тот заботливо пересчитал купюры, сложил стопочкой, протянул обратно.

– Бери взад. Много. – Недовольно отвернулся. То ли думал, что издевается, то ли работал честно и за дворовую собаку брал столько, сколько считал, она стоит.

– Берите, берите. Щенков покормите, – сказала Катя.

– Ну, спасибо, девка, коли так. Уважила старика. Дай Бог тебе счастья. Жаних-то есть? – Положил денежки в пакетик, перемотал резинкой, спрятал во внутренний нагрудный карман пальто. – Целее будут.

– Нету жениха.

– Ничаво, будет. Собачку не забижай.

– Да ну что вы.

Она достала из ящика уже смирившегося со своей печальной судьбой пса и запихнула его под куртку.

– Смотри, зассыть, – предупредил дед.

– Ничего. Ну, спасибо, мы пошли.

– Давайте. – Он махнул вслед морщинистой рукой. – Хорошая девка, уважительная. А вы чего морды повысовывали? Спать всем! Мы домой. Вот и ужин у нас сегодня хороший будет. А завтра, может, и вам повезет.

Катя шла, улыбаясь и прижимая к себе костлявое дрожащее тельце. «Вот тебе и бульдог, – счастливо думала она. – Вот он, настоящий мой друг. Никаких сомнений. Самый лучший, самый любимый. Как же его назвать?» Пока ехали в троллейбусе до метро, щенок отогрелся, лежал теплой тушкой в сложенных люлькой руках. Потом взял, да и ткнул мокрым кожаным носом новоявленную хозяйку в щеку – о чем задумалась? Катя посмотрела в его глаза, полные доверия, преданности и любви. Так же и сама когда-то смотрела на Сергея. «Назову его Джонни».

Москва. 1946 год

Гости собирались к пяти часам. Владимир Михайлович хотел пригласить Наташу с дочкой, но та отказалась. Зачем травмировать девочку в ее праздник. Успеют еще пообщаться. Так что ожидалась одна молодежь. И он решил, что посидит с детьми немного (хотя какие они уже дети), да и пойдет с Полиной прогуляться. Пусть хоть пару часиков побудут без присмотра.

Няня расстаралась. Напекла пирожков с вареньем. Кое-что принес доктор с работы. В общем – настоящий день рождения.