Нежные листья, ядовитые корни - Михалкова Елена

– Никто на них не орет и кретинами не обзывает, – подтвердила Маша. – Ирка Коваль терпела-терпела, а потом запустила мяч тренеру в спину. Ты, кричит, слов не понимаешь, может, силу поймешь? Надо сказать, его это не проняло. Он только посмеялся. Коваль, которая ожидала, что ей, как минимум, сделают замечание, а как максимум, попробуют выставить из секции, даже огорчилась. Ей хотелось поднять бучу.

– Это тоже от Савушкиной известно?

– Да. Любка настойчиво советовала оставить этого придурка в покое: тренер наглый, девчонкам твердит «я из вас, курицы, людей сделаю» – ни к чему Коваль с таким связываться. Но Кувалда уперлась как танк. Она вообще, если вы заметили, упертая. В секцию ходила девочка, похожая на Любку: мелкая, но прыгучая как тушканчик. Они ее и прозвали Тушканчиком. И вот эту мелочь, когда у нее что-то не получилось, тренер обозвал кривоногой лилипутихой. Девчонка – в слезы! На этот раз Ирка мячом не ограничилась.

– Что, всерьез побила? – поразился Бабкин. – Сколько ей было лет?

– Пятнадцать. Конечно, он был сильнее, зато Ирку переполняла ярость. Она налетела на него как сумасшедшая. Молотила кулаками, точно взбесившийся кенгуру! И успела пару раз заехать ему по физиономии, пока ее не оттащили. Три недели тренер ходил с синяками, а девчонки в открытую над ним смеялись.

– Коваль выгнали?

– Удивительно, но нет. Сам обиженный не поднимал шума – может быть, боялся, что станет посмешищем. А остальные молчали.

Макар задумчиво побарабанил пальцами по подоконнику.

– Значит, девочка Тушканчик была похожа внешне на Савушкину… А скажи-ка мне, друг мой Маша, ваша Коваль замуж вообще выходила? А то у меня из твоих рассказов складывается ощущение, что…

– За тренера.

– Что?

– Она вышла замуж за этого тренера, – четко проговорила Маша. – Четыре года спустя.

– Вот это номер! – присвистнул Бабкин.

– А потом родила от него девочку и развелась. Это я уже здесь узнала. Кажется, он пил… И еще с Иркой вышла очень нехорошая история лет десять назад. Она устроилась на работу в тот самый клуб, где когда-то занималась сама, и стала тренировать детей. Но всего через год или полтора ее уволили за рукоприкладство. Родители сразу нескольких детей обратились с жалобами к руководству клуба. Папа одной девочки оказался журналистом и поднял волну, после которой Ирке оказался заказан путь в профессию. Если вам нужны подробности, их должна знать Саша Стриженова. Это она мне рассказала.

– Коваль сейчас работает?

– Инструктором в фитнес-центре. Устроили ее туда с большим трудом и только благодаря широкой клиентуре Любкиного мужа.

– А кто у нас муж, волшебник?

– Пластический хирург, кажется.

В дверь постучали. Хмурая горничная заглянула в комнату:

– Посуду можно забрать?

Когда она ушла, катя перед собой тележку, Илюшин сказал:

– Серега, ты заметил, как Савушкина с Коваль цеплялись за то, что это была просто шалость? Мне теперь действительно любопытно, что они такое сотворили.

– Избили Зинчук? – предположил Сергей.

– Тогда бы я видела синяки!

– Тебя долго не было, могли сойти.

– Резонно. Но ты всерьез полагаешь, что школьная драка годится как повод для убийства почти двадцать лет спустя?

Бабкин задумался. До этого он вообще не ставил под сомнение предположение Илюшина. Ему было не до того: требовались действия, а не размышления. Но теперь, когда Маша проговорила это вслух, он вынужден был согласиться: версия Макара выглядит крайне сомнительной.

– Это была не драка.

– Что?

Оба обернулись к Илюшину.

– Это была не драка, – повторил он. – У меня есть кое-какие соображения, но они…

Макар замолчал.

– Что они? – не выдержала паузы Маша.

– …слишком мерзкие, чтобы их озвучивать, – неохотно закончил Макар.

Маша посмотрела на мужа, тот – на нее. «Это что же за соображения такие, если даже Илюшин считает их мерзкими?» – мелькнуло у обоих.

– К счастью, у нас есть отличная возможность поговорить с другими твоими одноклассницами! Серега, бери блокнот и пойдем побеседуем с остальными дамами.

Илюшин бодро спрыгнул с подоконника.

– Стоп-стоп-стоп!

Он остановился перед Машей, преградившей ему путь.

– Что? Что такое?

– Я против, – твердо сказала она. – Макар, мне все это не нравится.

– Не понимаю…

Маша собралась с духом.

– Прости, пожалуйста, но это несерьезно.

– Что именно?

– Твоя версия о том, что Зинчук среди нас и что она убила Рогозину.

Ну вот. Она это сказала. Маша изо всех сил старалась, чтобы вышло не очень обидно, потому что обижать Илюшина ей хотелось меньше всего.

– Никто не станет расправляться с бывшей одноклассницей из-за древней ссоры! Даже если предположить, что Юлька и в самом деле сошла с ума, хотя в это я не верю. Наверняка ты прав и восемнадцать лет назад действительно вышла какая-то неприглядная история. Это объясняет, почему никто не рад был бы видеть здесь Зинчук. Но убийство?! Нет, невозможно.

Илюшин улыбнулся, и Маша облегченно выдохнула про себя. Кажется, все нормально.

– Так что нам надо просто вернуться домой, – подытожила она.

– Ты совершенно права, – согласился Макар. Бабкин, кажется, поперхнулся в своем углу. – Тебе надо вернуться домой. А мы с Серегой останемся и попробуем найти Зинчук.

Маша так и села.

– Здорово ты его переубедила! – восхитился Бабкин.

Илюшин подкинул на ладони его блокнот.

– Вы оба правы. Никто не станет мстить школьному врагу из-за старой ссоры! Если только она не имела далеко идущих последствий. Представьте, что в одиннадцатом классе случилось что-то, что направило жизнь Юли Зинчук на другие рельсы. И вот, много лет спустя, она видит своего врага – благополучного, всем довольного, не понесшего никакого наказания. А теперь скажите мне с прежней уверенностью, что в этой ситуации никто не пошел бы на убийство.

– Какие рельсы, Макар? Она поступила в Бауманку!

– Это все внешнее, – отмахнулся Илюшин. – Ты можешь считать, что ее жизнь сложилась прекрасно. А она при этом убеждена, что добилась бы в тысячу раз большего, если бы не вмешательство одного-единственного человека. Если она была сильно влюблена в этого мальчика, как его – Демьянов, да? – то все осложняется еще и первой любовью.

Маша замолчала. Про красавца Демьянова она совсем забыла. К тому же ей пришло в голову, что со стороны запрет на посещение конюшни не выглядит такой уж трагедией. Однако она сама числила этот небольшой, хоть и неприятный эпизод одним из самых тягостных в своей жизни. Как выразился Илюшин? Направило на другие рельсы?

– Лошадь могла сбросить тебя или покалечить, – сказал Макар, будто прочитав ее мысли. – Но ты не думаешь о том плохом, что могло случиться. Ты думаешь о том, что потеряла, а потеряла ты многое.

– Я бы в любом случае не стала никого убивать!

– То, что для одного – лишь основание для расстройства, для другого – повод для убийства. И повторю тебе еще раз: ты недооцениваешь свою наблюдательность. Почему ты обратила внимание на женщину в окне?

– Не знаю… Не уверена…

– А я почти уверен – ты увидела там Зинчук. Только она была не в образе. Во всяком случае, не полностью в образе. Ты словно заметила двух людей в одном, и в твоей голове это отложилось как странность, которую надо разъяснить. Кстати, нож вполне вписывается в эту теорию. Прятать его в номере опасно – чего доброго, найдет слишком старательная горничная, и будут проблемы. Вещи? В вещах могут рыться. А в кладовке не так уж много шансов, что его обнаружат.

Маша попыталась представить, что видит в окне Юльку Зинчук. Но образ расплывался, исчезал. Она не могла сконцентрироваться на лице той девочки, которую помнила со школьных лет. Пригодилась бы фотография, но, как назло, та пропала.

– Сережа, а ты не брал общий снимок нашего класса?

– Нет, – удивленно отозвался Бабкин. – Подожди: тот, который ты мне показывала?

– Да.

– Я думал, ты его сюда привезла.

– Привезла, а теперь почему-то найти не могу. Все обыскала. Растяпа какая-то!

Илюшин с Сергеем быстро переглянулись.

– Ты номер всегда запираешь, когда выходишь? – после паузы спросил муж.

– Да… – не совсем уверенно сказала Маша. – Хотя вообще-то я не помню.

Снова быстрый обмен взглядами. На этот раз Маша заметила его, и он ей очень не понравился.

– А давайте-ка, братцы, вместе поищем эту фотографию, – решительно предложил Илюшин.

Двадцать минут спустя стало совершенно ясно: снимка в номере нет.

– А ты его из комнаты точно не выносила? – уточнил Бабкин.