Не кради мои годы - Кларк Мэри Хиггинс

– Собираюсь утром позвонить детективам, – сердито произнес он, хлопнув ладонью по столу. – Они должны это знать. А мне надо решить, признаться ли Чарльзу в том, что я о нем говорил.

Они допили латте и вышли из кафе. По пути домой Эльвира была непривычно молчалива, но Уилли знал, что в ее голове шла напряженная работа.

– Дорогая, что ты думаешь обо всем этом?

– Уилли, это не означает, что Чарльз невиновен. И это вовсе не означает, что Альберт сказал правду. При всем его так называемом нежелании, как подсказывает мне моя интуиция, он без труда выложит все эти слухи прокурору. Не забудь, он у них тоже под колпаком.

– Значит, наша встреча с ним напрасна? – спросил Уилли.

– Вовсе нет, Уилли, – произнесла Эльвира, когда он взял ее за руку, чтобы перейти улицу. – Вовсе нет.

Уолли Грубер и Джошуа Шульц смотрели друг на друга, разделенные старым деревянным столом в комнате для переговоров.

– Вы нервничаете, Джош, – съехидничал Уолли. – Хотя в «Рикерс-Айленд» сижу я, а не вы.

– А вот вам не помешало бы понервничать, – съязвил в ответ Шульц. – В этой дыре сидит тот, кому на все плевать. Билли Деклар уже рассказывает, как вы его сдали. Конечно, вы сделали это из определенных соображений, но вам лучше быть осторожнее.

– Позвольте мне самому об этом позаботиться, – пренебрежительно произнес Уолли. – Знаете, Джош, завтра я собираюсь прокатиться в Нью-Джерси. День, похоже, будет славный, подышу свежим воздухом.

– Вы не кататься будете, Уолли, вас туда потащат в цепях и наручниках. Это вам не прогулка. Что бы вы ни придумали, а тянуть лямку все равно придется. Ладно, с драгоценностями вам удалось выкрутиться, но если с фотороботом ничего не выйдет, то кто знает? Они могут протащить вас через детектор лжи. Если откажетесь или не пройдете его, они подумают, что в деле бытового убийства вы их просто развели. При таком раскладе можете радоваться, если за возврат драгоценностей вам скостят хотя бы полгода.

– Знаете что, Джош, – вздохнул Уолли, подавая сигнал охраннику у двери, что готов вернуться к себе в камеру, – вы законченный пессимист. В тот вечер я действительно видел лицо так же хорошо, как вас теперь. И потом, если по фотороботу они никого не узнают, то, вполне возможно, убийца Лайонса был наемный.

Вошел охранник, и Уолли встал.

– Джош, мне больше нечего вам сказать, а детектора лжи я вовсе не боюсь, так что ни мое давление, ни сердцебиение им ничего не покажет. Картинка их полиграфа будет ровненькой и гладенькой, как попка младенца.

Джошуа Шульц взглянул на своего клиента с завистливым восхищением. Совершенно не понимая, до какой степени Грубер прикидывается, он произнес:

– Увидимся у прокурора завтра утром, Уолли.

– Жду не дождусь нашей встречи, Джош. Уже скучаю. Но постарайтесь обойтись без мрачной физиономии и не ведите себя так, словно не верите мне. Если не справитесь с собой, то в следующий раз, когда попаду в неприятности, найму другого адвоката.

«И он не шутит», – подумал Шульц, наблюдая, как под конвоем его клиент направился к себе в камеру. Пожав плечами, он подумал, что стоит смотреть на вещи более оптимистично.

В отличие от других клиентов Уолли всегда платил за его услуги.

В шесть вечера во вторник Мария вышла из лифта на этаже психиатрического отделения медицинского центра «Берген парк». В конце коридора за столом сидел охранник. Она направилась к нему, слушая гулкое постукивание своих каблуков по гладкому полу.

Охранник взглянул на нее с абсолютно равнодушным выражением лица. Мария назвала свое имя и предъявила пропуск, как и в приемной внизу. С растущим волнением она ждала, пока он позвонит по телефону. «Хоть бы в последний момент не оказалось, что по какой-то причине нельзя увидеться с мамой, – нервно подумала она. – Хоть бы этого не случилось».

Охранник положил трубку телефона.

– Сейчас придет медсестра и проведет вас в комнату вашей матери, – сказал он с искренним сочувствием в голосе.

«Неужели внешне я такая же расстроенная, как внутри?» – спросила себя Мария.

После звонка Ллойда она решила, что успеет принять душ и переодеться. Натаскавшись своих вещей из одной комнаты в другую и разложив их по шкафам, она почувствовала себя уставшей и измученной.

Теперь на ней были красный льняной жакет и белые свободные брюки. Длинные волосы она закрутила и закрепила заколкой на затылке. Помня, что в прежние времена мама никогда не выходила из дома, не подкрасившись, Мария достала тушь и тени для век. «Может быть, мама порадуется, если увидит, что я готовилась к встрече с ней, – подумала она. – Вполне возможно, что она заметит именно это». Задумавшись на минуту, Мария открыла маленький сейф в стене огромного платяного шкафа и достала нитку жемчуга, которую отец подарил ей на день рождения два года назад.

«Твоя мама верит в старые предрассудки, мол, жемчуг – это слезы, – сказал он, улыбаясь. – А моя мама его всегда любила».

«Спасибо, папа», – подумала Мария, надевая жемчуг.

Она порадовалась, что успела переодеться, потому что на пути в больницу позвонил Грэг и настоял на том, чтобы встретиться с ней в половине девятого.

– Приглашаю тебя на ужин, – покровительственно заявил он. – Знаю, как ты питаешься, а вернее, не питаешься. И не допущу, чтобы ты перестала отбрасывать тень.

– Надеюсь, к завтрашнему вечеру аппетит у меня снова появится, – сказала Мария, заворачивая на больничную стоянку. – У меня предчувствие, что к тому времени Чарльз Михаэльсон уже будет под арестом. – Не дожидаясь его ответа, она добавила: – Грэг, больше не могу разговаривать, я уже в больнице. Скоро увидимся.

Ожидая у стойки охраны, Мария вспомнила, что Ллойд Скотт просил ни с кем не говорить о возможном свидетеле. «Ну что же, я ничего особенного не сказала», – подумала она, когда открылась дверь за стойкой охраны. Невысокая азиатка в белоснежном жакете и брюках, с идентификационной карточкой на шее улыбнулась и произнесла:

– Мисс Лайонс, я медсестра Эмили Ли. Я провожу вас к вашей маме.

Проглотив ком в горле и почувствовав внезапное жжение в глазах, Мария проследовала за ней мимо длинного ряда закрытых дверей. У последней двери медсестра остановилась, легонько постучала и вошла.

Пройдя за ней в комнату, Мария не знала, чего ждала увидеть, но маленькое существо в больничной одежде, сидящее в полутьме у окна, точно стало неожиданностью для девушки.

– Она не хочет яркого света, – прошептала медсестра и чуть громче произнесла: – Кэтлин, Мария здесь, чтобы повидаться с вами.

Никакой реакции.

– Ее накачали успокоительным? – сердито спросила Мария.

– Успокоительное ей дали самое легкое, только чтобы она успокоилась, когда была агрессивна и напугана.

Мария подошла к ней, и Кэтлин медленно повернулась. Медсестра включила свет, чтобы пациентка могла разглядеть дочь, но та совершенно не узнала Марию.

Девушка опустилась на колени и взяла мать за руки:

– Мамочка… Кэтлин, это я.

Выражение лица матери стало задумчивым.

– Ты такая хорошенькая, я тоже была хорошенькая, – произнесла она, закрыла глаза и, откинувшись на спинку стула, замолчала.

Мария села на пол, обняв колени мамы и заливаясь слезами. Так она просидела до десяти минут восьмого, когда прозвучало радио-предупреждение, что посещение заканчивается в восемь часов.

Потом она встала, нежно поцеловала мать в щеку и обняла ее. Пригладила ее седые волосы, некогда отливавшие золотом, и прошептала:

– Буду завтра. И, может быть, тогда смогу заступиться за твое доброе имя. Это все, что я могу сделать для тебя.

У стойки медсестры Мария остановилась, чтобы поговорить с Эмили Ли.

– В отчете для судьи указано, что мама вела себя агрессивно, – произнесла она с осуждением. – Я не заметила никаких признаков такого поведения.

– Это может случиться снова, – тихо сказала Ли. – Она может сорваться от чего угодно. Несколько раз ей казалось, что она дома с вами и вашим отцом. В те минуты она была оживленная и счастливая. Похоже, что до заболевания ее жизнь была совершенно прекрасна. Верьте мне, надо быть благодарным за это.

– Думаю, да. Благодарю вас.

Мария попыталась улыбнуться, повернулась, прошла мимо охранника и стала ждать лифта. Через несколько минут она выехала к себе домой, уверенная, что Грэг уже поджидает ее там.

Она также была уверена, что ей придется принять несколько болезненных решений о своей судьбе, независимо от того, что случится, когда Уолли Грубер составит фоторобот.

После допроса у прокурора в четверг утром Ричард направился прямо к себе в Бронкс и попытался сосредоточиться и закончить составление плана уроков, которые он готовил к осеннему семестру.

День прошел даром, закончить ему не удалось ничего. Наконец в половине пятого он позвонил Эльвире. Она оказала ему необычайно холодный прием: