Незнакомец в зеркале - Шелдон Сидни

– Слушай, это лучшая роль в твоей жизни. И ты собираешься все пустить по ветру?

Винни, жалко скривившись, затряс головой.

– Я уже все испортил. Ничего не могу с собой поделать.

– Кто это сказал?! – взорвался Тоби. – Ты можешь справиться с этой ролью, как никто в мире.

– Но они смеялись надо мной, – пожаловался старик.

– Конечно, и знаешь почему? Всю жизнь ты заставлял их веселиться. Зрители именно этого от тебя ожидают. Но если будешь стоять на своем, в конце концов окажешься победителем! Ты всех покоришь!

Целый день он терпеливо возрождал в Винни Теркеле веру в себя, а вечером позвонил режиссеру.

– С Теркелом все в порядке. Вам не о чем беспокоиться, – сообщил он.

– А я думаю иначе, – огрызнулся режиссер, – и уже заменил его.

– Отмени свое распоряжение, – потребовал Тоби. – Дай ему шанс!

– Не имею права рисковать. Он снова напьется!

– Вот что мы сделаем, – предложил Тоби. – Попробуй еще раз. Если после генеральной репетиции ничего не выйдет, я займу его место и ничего за это не возьму.

Последовала пауза, потом режиссер изумленно пробормотал:

– Эй, ты это серьезно?!

– Можешь на меня рассчитывать!

– Договорились, – поспешно сказал режиссер. – Скажи Винни, репетиция завтра, ровно в девять утра.

Когда спектакль показали по телевидению, он имел огромный успех у публики. Критики особенно восхваляли игру Винни Теркела. Он завоевал все возможные призы на телевидении, и теперь перед ним открылась возможность начать жизнь заново. Но когда Винни послал Тоби дорогой подарок в знак признательности, тот вернул его с запиской: «Ты сам всего добился».

Вот таким был Тоби Темпл. Интересно, что через несколько месяцев он пригласил Винни Теркела исполнить скетч в своем шоу, и тот на какое-то время отвлек на себя внимание публики. Тогда Тоби начал подавать ему реплики не вовремя, заглушать смехом его шутки, издеваться и унижать старика перед сорокамиллионной аудиторией.

Он мог быть и таким, этот Тоби Темпл.

Кто-то спросил О’Хэнлона, каков в действительности знаменитый актер, и О’Хэнлон ответил:

– Помните фильм, в котором Чарли Чаплин знакомится с миллионером? Когда миллионер пьян, он лучший друг Чарли, когда протрезвеет, велит его в шею из дома вытолкать. Вот таков Тоби Темпл, только при этом он не напивается.

Однажды во время совещания с директорами телекомпании один из мелких администраторов почти все время молчал. Позже Тоби пожаловался Клифтону Лоренсу:

– По-моему, я ему не понравился.

– Кому?

– Этому пареньку на совещании.

– А тебе что до этого? Какое-то ничтожество! Тридцать третий заместитель заместителя!

– Он мне и слова не сказал, – переживал Тоби. – Я совсем ему не нравлюсь.

Тоби был так расстроен, что Клифтону пришлось разыскать молодого человека. Он позвонил ошеломленному администратору среди ночи и поднял его из постели. Тот, услышав, в чем дело, воскликнул:

– Я?! Да я считаю его лучшим комиком во всем мире!

– Тогда, дорогуша, сделайте мне одолжение: позвоните ему и повторите то, что сейчас сказали.

– Что?!

– Позвоните Тоби и скажите, что он вам нравится.

– Ну конечно, обязательно позвоню с утра.

– Лучше сделайте это немедленно.

– Но ведь сейчас три часа ночи!

– Не имеет значения. Он ждет.

Молодой человек, полностью сбитый с толку, набрал номер Тоби. Тот снял трубку при первом же звонке.

– Привет!

Администратор нервно сглотнул:

– Я… я только хотел сказать, что вы потрясающий актер.

– Спасибо, приятель, – ответил Тоби и повесил трубку.

Свита Тоби все росла. Иногда, проснувшись среди ночи, он звонил друзьям, приглашая сыграть в покер, или будил О’Хэнлона и Рейнджера и приказывал созвать производственное совещание. Часто Тоби вообще не ложился и всю ночь смотрел дома фильмы в компании трех Маков, Клифтона Лоренса, нескольких старлеток и прихлебателей.

И чем больше людей суетилось вокруг, тем горше становилось одиночество Тоби.

Наступил ноябрь 1963 года, и последнее осеннее тепло уступило место тусклому негреющему свету. По утрам город окутывал холодный туман, начались первые зимние дожди.

Каждое утро Джилл Касл заходила в аптеку Шваба, но теперь ей казалось, что там велись те же разговоры, что вчера, позавчера и неделю назад. «Одержимые» судачили о том, кто потерял роль и почему, злорадствуя, делились впечатлениями об уничтожающей рецензии на фильм или игру какого-нибудь актера – жалкие радости неудачников, погребальная песнь ничтожества. Джилл постепенно начала бояться, что становится такой же, как они. Девушка была по-прежнему уверена, что когда-нибудь добьется успеха, но, глядя на давно знакомые лица, понимала, что все люди питают такие же надежды. Что, если они просто потеряли связь с реальностью, живут мечтой, которой никогда не суждено осуществиться?

Джилл стала для этого сборища кем-то вроде матери-исповедницы; к ней все приходили со своими бедами. Девушка выслушивала и пыталась помочь, чем могла: советом, несколькими долларами или находила место для ночлега. Она редко встречалась с мужчинами, потому что была полностью поглощена своей карьерой и, кроме того, пока не встретила человека, который бы ей понравился. Все деньги, которые удавалось отложить, Джилл посылала матери вместе с длинными восторженными письмами, где рассказывала о том, как великолепно живет. Сначала миссис Цински отвечала пространными посланиями, умоляя дочь раскаяться, вернуться домой и стать невестой Христовой, но по мере того, как количество сыгранных Джилл эпизодов увеличивалось и возрастала указываемая в переводах сумма, мать начала даже немного гордиться карьерой дочери. Она больше не протестовала против желания дочери стать актрисой, но требовала, чтобы та играла в картинах на религиозные темы.

«Я уверена, если ты объяснишь режиссеру, что воспитывалась в религиозной семье со строгими принципами, тебе немедленно дадут роль», – писала она.

Одесса – маленький город, миссис Цински по-прежнему работала на жен богатых нефтепромышленников, и Джилл знала: мать будет хвастаться успехами дочери. Раньше или позже Дэвид Кеньон услышит об удачах Джилл. Поэтому она сочиняла истории о кинозвездах, с которыми работала вместе, не забывая небрежно называть их уменьшительными именами. Девушка выучилась нехитрой уловке всех актеров, которые снимаются только в эпизодах: давала деньги студийному фотографу, чтобы тот щелкнул затвором в тот момент, когда она стоит рядом с ведущими актерами. Потом один экземпляр посылала матери, другой оставляла для альбома. В письмах Джилл намекала, что до славы и известности остался всего шаг.