Увези меня на лимузине! - Ольховская Анна

Дальше мы ревели сводным хором. Солировали мы с гражданкой Лапченко, остальные были на подпевках.

Выплакавшись до донышка, я буквально повисла на Шуриной руке. Она утащила меня от могилы насильно, сама бы я не ушла.

Потому что забыла в тот момент обо всем и обо всех. И о Мае, мерзнувшем в запертом автомобиле, и о волнующихся за меня друзьях, тщетно пытавшихся дозвониться через отключенный телефон. И о потерявшей себя от горя дочери.

Кое-как я оклемалась лишь у кладбищенских ворот.

– Ну, куда тебя? – Шура заботливо поправила на мне капюшон. – На такси?

– Нет, я на машине. Вон она, на стоянке.

– Вести-то сможешь?

– Смогу.

– Анечка, – Шура робко заглянула в глаза, – можно спросить?

– Спрашивай. Только если о причине разрыва с Лешей – не отвечу.

– Нет, что ты! С этим как раз все ясно, – она нахмурилась и погрозила кулаком куда-то в темноту. – Ирка, дрянь, подсуетилась. Я про другое. Ребеночек-то у вас родился?

– Молчать обещаешь?

– Ты же меня знаешь, могила! Ой! – Шура виновато прихлопнула ладонью рот. – Прости!

Я невольно улыбнулась, потом достала из кармана портмоне, а оттуда – фотографию Ники.

– Господи! – И откуда у Александры столько слез? Казалось, выплакали все, что есть, и – здрасьте, приплыли: из глаз горохом покатились крупные слезинки. – Какое чудо! Это же копия Алексея! Девочка?

– Да.

– Я так и подумала. Нежное такое личико, кудряшки, а глаза! Анечка, но почему же ты молчишь? Почему позволяешь самозванке занять ваше место?

– Шура, мне ничего не надо. У меня есть дочь от Леши, и это – главное. В дрязги влезать я не буду. Меня и так уже облили грязью ни за что, ни про что.

– Нет, Анечка, ты как знаешь, а мы, наш фан-клуб, будем бороться за права дочери Алексея!

– Ты же обещала молчать!

– Но я же не знала, что ты не хочешь для дочери положения, которое она заслужила по праву рождения!

– Шура, что ты несешь!

– Нет! – Так, похоже, у гражданки Лапченко появилась новая цель в жизни, в глазах зажегся фанатичный огонь. – Мы не позволим! Эта паучиха, может, сама и укантропупила Алексея, а теперь тебя с дочкой укантропупить решила!

– Что сделать?

– Неважно. Ты мне номер своего мобильного дашь? Буду держать тебя в курсе.

По опыту общения с предводительницей фанатов я знаю: возражать Шуре, вышедшей на тропу войны, – занятие бесперспективное, а порой и опасное. Поэтому я продиктовала ей затребованный номер, тепло распрощалась и направилась к машине.

Машина при виде меня затряслась и разразилась возмущенным лаем.

– Извини, Май, – я виновато потрепала обиженную морду пса, – так получилось. Знаешь, я ведь не на пикник ходила. Сейчас печку включу, и все будет отлично.

Салон прогрелся очень быстро, пес благодарно лизнул меня в ухо, и мы поехали к дому Левандовских.

Ощущения после посещения кладбища остались двойственные. С одной стороны, я смогла выплакать хоть немного горя, вязко колыхавшегося внутри. А с другой – не получилось остаться с Лешей наедине, поговорить с ним, рассказать, как мы жили. Привести к нему дочь.

Так, знаю! Завтра я поеду на место гибели Леши. Вряд ли там такое же столпотворение, как на кладбище. Можно будет и Нику захватить. А чтобы Сергей Львович не беспокоился, пусть едет с нами. Все равно ведь кто-то должен показать дорогу.

Я не знаю, почему мне так нужно было побыть с Лешей наедине. Может, из-за Ники? Надеюсь вернуть ее прежнюю? Надеюсь, конечно. И думать о будущем без этого я не могу.

Естественно, я забыла включить выключенный перед посещением кладбища мобильный телефон. За что и получила от Левандовских-всех, а также примкнувших к ним Саши и Виктора по полной программе. И даже сверх того.

Вероятно, по этой причине к месту гибели Леши мы отправились всем коллективом, для чего к моей машине добавился мини-вэн. Хорошо хоть, удалось оставить дома Ирину Ильиничну, и то только с помощью Катерины.

Выехали рано, в семь утра, поэтому на месте были в начале одиннадцатого.

Страшное, черное, выгоревшее пепелище, о силе огня свидетельствует оплавленная земля. Мрачный, дрожащий от холода лес вокруг. Церковь, в которой происходило венчание, почему-то закрыта, несмотря на воскресный день.

Говорить не хотелось. Стыдно, ужасно, но мне сейчас мешали друзья. Очень хотелось остаться одной. Нет, вдвоем. С дочерью.

Пожалуй, я так и сделаю. Завтра, к примеру. Никому не скажу, возьму Нику с Маем и приеду. Вот тогда наконец и поговорим с Лешей.

Я чувствовала его. Странно, дико, непонятно, но именно здесь я ощущала присутствие Леши. На кладбище этого не было. Наверное, потому, что в могиле находилось что или кто угодно, но не он. Не Алексей Майоров.

А здесь он был. И тихо переговаривающиеся Саша с Артуром, бледный Сергей Львович, плачущая Инга, гонявший желваки Виктор – все они мне очень мешали. Простите, друзья, простите за такие чувства.

Прильнувшая ко мне всем телом дочь – вот единственный человечек, который необходим нам с Лешей.

Остальные – потом. После.

Следующий день, понедельник, полностью оправдал свою репутацию тяжелого. Он вывернул на головы целый грузовик кирпичей. В смысле – нерешенных проблем, накопившихся за прошлую неделю. В семье Левандовских все, кроме Ирины Ильиничны, люди работающие, а одна девчура еще учится. И теперь пора было наверстывать упущенное. А если учесть, что упущенное наверстываться не желало, поскольку слабо представляло себе эту процедуру (впрочем, как и я), утро понедельника встретило меня полной тишиной. Только на кухне слегка позвякивала посуда. Ирина Ильинична, как всегда, на боевом посту.

Вчера мы вернулись около пяти вечера, а в шесть Саше позвонил управляющий. Оказалось, что маявшаяся от скуки Римма Григорьевна, Сашина мама, человек старой, партийной закалки, все же не выдержала и решила поруководить. Почти две недели удавалось избегать разрушительных последствий ее руководства, но на момент звонка Саше управляющий находился на грани нервного срыва.

И Саша утренним рейсом вылетела в Берлин.

Так что все складывалось на редкость удачно. Я была предоставлена самой себе, а уж с собой договориться я всегда смогу. Ну, почти всегда.

В кроватке завозилась Ника. Обычный перечень утренних процедур – и мы готовы завтракать. Я взяла дочку за обе ручки и повела ее на кухню.

Где, как всегда, вкусно пахло плюшками. Баба Ира нежно заворковала при виде Ники. Малышка тоже потянулась к ней, и потому завтрак прошел довольно быстро.

– Ирина Ильинична, мы с Никой и Маем пойдем в парк, прогуляемся, – ох, и вкусный же кофе получается у бабы Иры!

– Так ведь холодно же! Вчера не нагулялись?

– Мы же не гулять ездили.

– Ох, прости.

– Ничего. Малышка очень устала вчера, все-таки несколько часов в машине, ей надо развеяться. Походим, с Маем поиграем. Гуляющих там хватает, одни мы не останемся, не волнуйтесь. Да и мобильный всегда со мной, я на связи.

– Не знаю, – Ирина Ильинична смущенно отвела взгляд. – Неспокойно как-то на душе, не хочется тебя отпускать. Может, завтра пойдете? А сегодня побудьте дома, отдохните.

– Милая наша баба Ира, я за последнее время только и делала, что отдыхала, уши уже опухли.

– Тогда давайте я с вами пойду! – оживилась та, вытирая замурзанное Никино личико.

– Вы считаете себя лучшей защитой, чем Май? – я улыбнулась, встала, подошла к бабуле и поцеловала ее в морщинистую щеку. – Видимо, я что-то пропустила, да? Вы – замаскированный боец спецназа по кличке Громобой?

– Трепуха! – и по моей, хм, филейной части хлопнуло полотенце. – Идите уж, погуляйте. Пес у детей, его утром Инга перед школой выгуляла. Они с Маем так подружились, что я не знаю, как Кузнечик переживет разлуку. А может, останетесь с нами насовсем? Места у нас более чем достаточно, пропишем вас, и живите! Только не отказывайся сразу, подумай.

– Давайте обсудим это позже, хорошо?

Ох, представляю, как мне влетит вечером, ведь «гулять» мы будем целый день. Ничего, отбрешусь как-нибудь, фантазия у меня богатая. Да и что такого? Что может с нами случиться? Погода нормальная, дорога чистая, нападать на нас никто не собирается, потому что смысла нет. А что путь неблизкий, так ведь и я водитель не из последних. Или, учитывая последние события, из последних?

В голову попыталось пробраться сомнение: а может, оставить все же Нику здесь, дома, с бабой Ирой? Съезжу пока одна, побуду с Лешей, а потом привезу и дочь.

Почувствовав ослабление решимости, сомнение повело себя совсем уж по-кукушиному: уселось посреди гнезда и начало выталкивать прежних обитателей вон.

И у него почти получилось, я уже хотела позвать Ирину Ильиничну, но неожиданно неизвестно откуда прилетел весомый аргумент – булыжник с надписью «надо!». И раздавил сомнение в неаппетитный блинчик. Рассудком я понимала, что мое поведение не совсем адекватно, что никакой спешки нет, что поехать можно и позже, но… Сердце не слушало рассудка, оно стучало одно – туда, скорее, к Леше. НАДО!