Невеста Борджа - Калогридис Джинн

Чезаре пожал плечами, словно при виде сущей мелочи.

— Мы можем предложить Джофре кардинальскую должность. Я не сомневаюсь, что он ее примет. А аннулировать брак будет нетрудно.

— Вряд ли, — ответила я, стараясь говорить бесстрастно. — Свидетелем при осуществлении брака был кардинал Монреальский. Имевшее место не получится поставить под сомнение.

В голосе Чезаре проскользнули первые нотки раздражения. Он понял, что проиграл, но не понимал почему, и это раздражало его еще сильнее.

— Кардинал Борджа у нас в руках. Он скажет то, что мы захотим. Вы не любите меня? Вы не хотите быть моей женой?

— Это не так, — искренне произнесла я. — Я не хочу позорить Джофре. Подобная жестокость сокрушит его.

Чезаре посмотрел на меня, как на ненормальную.

— Джофре оправится. А кроме того, кардинальский сан даст ему влияние и богатство, которые смягчат его боль. Мы пошлем его в Валенсию, чтобы сделать ситуацию менее неудобной. Вы с ним никогда больше не увидитесь. — Он ненадолго умолк. — Мадонна, вы ведь не дура. Напротив: вы чрезвычайно умны. Вы понимаете, что я буду гонфалоньером армии моего отца.

— Понимаю, — тихо отозвалась я.

— Я — не болван и неудачник, каким был Хуан. Я вижу возможности, которые предоставляет эта должность. Я намерен расширить границы Папской области.

— Я всегда знала, что вы — человек честолюбивый, — произнесла я, изо всех сил стараясь, чтобы мой голос не звучал осуждающе.

— Я намерен объединить Италию, — произнес Чезаре, придвинувшись ближе; голос его был резок, взгляд — напряжен и внимателен. — Я намерен стать ее правителем. И я прошу вас быть моей королевой.

Мне пришлось изобразить удивление и ничем не выказать, что я уже слышала подобные слова — когда пряталась в шкафу Лукреции.

— Вы не любите меня? — разочарованно спросил он; его чувства наконец-то прорвались наружу. — Санча, я думал, что… нет, я не мог ошибиться в силе чувств, которые связывали нас!

Его слова прорвали мою оборону. Я опустила голову.

— Я никогда в жизни никого не любила сильнее, чем вас, — с сожалением созналась я.

В глубине сердца я знала, что меня нетрудно было бы совратить и я стала бы порочной королевой при короле Чезаре. Эти слова дали ему надежду. Он погладил меня по щеке.

— Тогда все решено. Мы поженимся. Вы слишком дрожите над Джофре. Поверьте мне, он — мужчина. Он оправится от удара.

Я отодвинулась от его руки и твердо произнесла:

— Вы не поняли меня, кардинал. Мой ответ — «нет». Я глубоко тронута вашим предложением. Но я — не та женщина, которая нужна вам для подобной роли.

Покраснев, Чезаре опустил руку и встал; его движения были полны еле сдерживаемой ярости.

— Да, вы явно не та женщина, мадонна. Можете идти. Он не стал больше тратить время, пытаясь переубедить меня; этого не допустило бы его уязвленное чувство собственного достоинства. И все же, встав и направившись к выходу, где ждали меня мои дамы, я была уверена, что мой отказ совершенно сбил Чезаре с толку и даже причинил ему боль. Он не мог поверить, что названная мною причина — забота о Джофре — истинна.

Я вздохнула с облегчением, увидев, что он не смог разгадать подлинную причину: то, что я знала, что он — убийца.

Ожидая расплаты за свой отказ, я положила стилет под подушку, чтобы он был под рукой. И все равно той ночью я то и дело просыпалась. Каждый шорох ветерка, доносящийся от окна, каждое поскрипывание в коридоре казались мне свидетельством приближения убийцы. Я отвергла Чезаре и думала, что поплачусь за это жизнью. Я не ожидала, что проживу после этого дольше нескольких дней, и считала каждое свое утро последним.

Я сказала Лукреции, что отвергла предложение ее брата. Мне было не по себе при этом признании, учитывая склонность Лукреции к двуличности. На самом деле я посоветовалась с донной Эсмеральдой о том, насколько можно доверять Лукреции, но даже собранные Эсмеральдой слухи не помогли прийти к единому мнению касательно ее истинной натуры. Однако я решила, что мне все равно следует попытаться выяснить, какого возмездия мне следует ожидать от Чезаре.

Лукреция выслушала меня очень серьезно. Она была честна — она не стала говорить, что мне нечего опасаться. Но по крайней мере в одном вопросе она меня успокоила.

— Пожалуйста, пойми меня, — сказала она. — Я уже успела поговорить с братом. Он лелеет надежду, что ты одумаешься. Я не верю, что он способен причинить тебе физический вред; его сердце по-прежнему принадлежит тебе.