Трое - Фоллетт Кен

«Понятно».

«И один пешком… думаю, это Игал Мейер… Двадцатый?»

Двадцатым был Тюрин. Он уткнулся лицом в плечо и сказал:

– Да. Опишите его.

«Высокий, седые волосы, зонтик, плащ с поясом. В воротах на Хай-стрит».

– Иду. – и Тюрин, допив стакан, оставил паб.

«Пятый, это твоя. Синий «Фольксваген».

«Ясно».

Тюрин дошел до Паласгейт, увидел перед собой мужчину, отвечающего описанию, и, не останавливаясь, последовал за ним. Когда он определил направление, по которому тот собирается двигаться, он остановился на углу, как бы намереваясь пересечь улицу, и посмотрел в обе стороны. Объект свернул с Палас-авеню и повернул к западу, увеличивая расстояние между собой и Тюриным.

Тот последовал за ним.

Слежка на Хай-стрит была куда легче из-за кишащих тут толп. Затем они свернули к югу, в лабиринт маленьких боковых улочек, и Тюрин слегка занервничал, но израильтянин, казалось, не подозревал, что стал объектом внимания.

Далеко он не ушел. Он повернул к небольшому современному отелю на Кромвел-роуд. Тюрин прошел мимо парадного входа и сквозь стекло дверей увидел, что объект вошел в телефонную будку в холле. Двинувшись дальше по дороге, Тюрин миновал зеленый «Вольво» и пришел к выводу, что израильтянин и его коллеги в машине облюбовали этот отель. Он заговорил в передатчик:

– Это Двадцатый. Мейер и зеленый «Вольво» у Якобинского отеля.

«Принято, Двадцатый. Пятый и Тринадцатый следят за израильскими машинами. Где Мейер?»

– В холле. – Глянув на улицу, Тюрин увидел «Остин», который следовал за зеленым «Вольво».

«Будьте рядом с ним».

– Понятно. – Теперь Тюрину предстояло принять нелегкое решение. Если он направится прямо в холл отеля, Мейер может обратить на него внимание, а если он будет искать черный ход, Мейер может тем временем исчезнуть.

Он решил принять вариант заднего хода, исходя из того, что две машины успеют придти на помощь, если случится худшее. К отелю примыкала узкая улочка, предназначенная для машин поставщиков. Двинувшись по ней, Тюрин нашел незапертый пожарный выход в глухой боковой стене здания. Миновав двери, он оказался на цементной лестнице, которая, по всей видимости, служила аварийным выходом. Поднимаясь по ней, он сложил зонтик, сунул его во внутренний карман и снял плащ. Сложив его в небольшой узелок, он пристроил его в укромном уголке на первой же площадке лестницы, откуда можно было подхватить его, если бы ему пришлось спешно покидать здание. Поднявшись на второй этаж, он воспользовался лифтом, чтобы спуститься в холл. В свитере и брюках он походил на обычного постояльца гостиницы.

Израильтянин все еще стоял в телефонной будке.

Тюрин подошел к стеклянным дверям холла, выглянул из них, посмотрел на часы и, вернувшись в холл, сел, словно дожидаясь кого-то.

Он увидел, как объект вышел из телефонной будки и направился к бару. Интересно, прикинул он, можно ли наблюдать за холлом из бара. Скорее всего, нет, потому что объект вернулся через насколько минут со стаканом в руках, сел напротив Тюрина и погрузился в газету.

Но у объекта даже не оказалось времени выпить свое пиво.

С шипением раскрылась дверь лифта, и оттуда вышел Нат Дикштейн.

Тюрин настолько изумился, что сделал ошибку, на несколько секунд вперившись в Дикштейна взглядом. Дикштейн поймал его взгляд и вежливо поклонился. Тюрин выдавил неопределенную улыбку и посмотрел на часы. Ему пришло в голову – скорее в виде надежды, чем уверенности – что взгляд на Дикштейна был столь ужасающей ошибкой, что может послужить доказательством полной непричастности Тюрина к агентурной слежке.

Но на размышления времени совсем не оставалось. Двигаясь стремительно и, как показалось Тюрину, с подчеркнутой упругостью, Дикштейн, миновав стойку, бросил на нее ключ от номера и вышел на улицу. Следивший за ним израильтянин, Мейер, бросил газету и последовал в том же направлении.

Подойдя к лифту, Тюрин нажал кнопку первого этажа. В микрофон он бросил: «Это Двадцатый. Я засек Пирата». Ответа не поступило: стены здания препятствовали прохождению радиоволн. Он вышел из лифта на первом этаже и побежал по пожарной лестнице, подхватив плащ на той площадке, где оставил его. Оказавшись на воздухе, он попробовал снова связаться: «Это Двадцатый. Я засек Пирата».

«Отлично, Двадцатый. Тринадцатый тоже его видит».

Тюрин заметил объект, пересекающего Кромвел-роуд.

– Я следую за Мейером, – сообщил он в передатчик.

«Пятый и Двадцатый, оба слушайте меня. Прекратите слежку. Вы поняли, Пятый?»

«Да»

«Двадцатый?»

– Понятно, – сказал Тюрин. Остановившись на углу, он проводил глазами Дикштейна и Мейера, исчезавших по направлению к Челси.

«Двадцатый, возвращайтесь в отель и выясните номер его комнаты. Снимите номер по соседству. Как только это будет сделано, звоните мне по телефону».

– Ясно, – повернувшись, Тюрин направился к гостинице, прикидывая, как выведать у портье номер Дикштейна. Но ключ от комнаты Дикштейна по-прежнему лежал на конторке, и Тюрину осталось только запомнить номер.

Подошел портье.

– Чем могу служить?

– Мне нужен номер, – сказал Тюрин.

Он поцеловал ее с жадностью человека, который весь день маялся жаждой. Он наслаждался запахом ее кожи и нежной мягкостью ее губ. Лаская ее лицо, он повторял: «Вот, вот, вот то, что мне было нужно». Они смотрели друг на друга в глаза, и истина, объединявшая их, была подобна наготе. Он думал: я могу сделать все, что хочу. Эта мысль настойчиво, подобно заклинанию, пульсировала у него в мозгу, он повторял ее, как волшебную формулу. Он снова с жадностью прикоснулся к ее телу. Он стоял лицом к ней в маленькой сине-желтой кухоньке, глядя ей в глаза, пока ласкал укромные места ее тела. Губы ее полуоткрылись, и он почувствовал на своем лице жаркое дуновение ее дыхания; он сделал глубокий вдох, словно хотел дышать одним с ней воздухом. Он подумал: если я могу сделать все, что хочу, то же может сделать и она, и, словно прочитав его мысли, она расстегнула ему рубашку и приникла к его груди, защемив зубами сосок и втянув его к себе. Внезапное резкое наслаждение от ее губ и языка так остро пронзило его, что он застонал. Мягко прижимая к себе ее голову, он слегка раскачивался взад и вперед, чтобы усилить наслаждение. Он думал: все, что хочу. Оказавшись сзади нее, он поднял ее юбку до талии, приковавшись взглядом к белым трусикам, обтягивавшим изгиб ее бедер и контрастировавших со смуглой кожей длинных ног. Правой рукой он гладил ее лицо; скользнув по плечу, она ощутила тяжесть ее грудей; его левая рука, скользнув по бедру, проникла в трусики и между ног, и все было так хорошо, так прекрасно, что он хотел, чтобы у него было четыре руки ласкать ее, шесть рук. Вдруг ему захотелось увидеть ее лицо, и он, схватив ее за плечи, развернул к себе со словами: «Я хочу смотреть на тебя». Ее глаза были полны слез, но он понимал, что они говорили не о печали, а о переполнявшем ее чувстве радости. И снова они уставились в глаза друг другу, но на этот раз между ними была не только искренность, а бурный наплыв чувств, который захлестывал их подобно половодью, кружа в своих водоворотах. Он благоговейно опустился перед ней на колени, прижавшись головой к ее бедрам и чувствуя сквозь ткань исходящий от нее жар тела. Обеими руками, скользнув ей под юбку, он нащупал резинку трусиков и опустил их, придерживая ступни ее ног, когда она избавлялась от них. Он поднялся с пола. Теперь они снова оказались в том положении, когда он поцеловал ее, едва войдя в помещение. И не меняя его, они приникли друг к другу, начав заниматься любовью. Он смотрел ей прямо в лицо. На нем было умиротворенное выражение, и глаза ее были полузакрыты. Двигаясь медленно и неторопливо, он хотел, чтобы это длилось вечно, но тело его не могло больше томиться ожиданием. Он проникал в нее все глубже, и движения его все убыстрялись. Почувствовав, что теряет равновесие, Нат ухватился за нее обеими руками, на дюйм оторвал от пола и, не меняя положения их сплетенных тел, сделал два шага к стене, прижав ее спиной. Она опустила ему рубашку до талии и впилась ногтями в твердые мускулы его спины. Ягодицы ее лежали на его ладонях, и он приподнял их. Вскинув ноги, она обхватила его бедра, скрестила лодыжки у него за спиной, и, не веря самому себе, он смог проникнуть в нее еще глубже. Он был неутомим, и все ее движения, каждый взгляд ее наполняли его могучей радостью жизни. Он видел ее сквозь пелену страсти, застилавшую ему взор. В глазах ее появилось паническое выражение, она до предела распахнула их, страсть хлынула из него через край, и он чувствовал, что оно вот-вот подступает, самое прекрасное, что должно случиться, и он хотел сказать ей об этом и прошептал лишь: «Сузи, оно приближается», и она ответила ему: «О, и у меня тоже!» и, вцепившись ногтями ему в спину, она оставила на ней длинную царапину, которая пронзила его, как электрическим током, и когда он взорвался страстью, то почувствовал, как, словно от землетрясения, содрогнулось и ее тело, и он по-прежнему смотрел на нее, видя, как распахнулись ее губы, как у нее перехватило дыхание, и, когда пик наслаждения захлестнул их обоих, она закричала.