Трое - Фоллетт Кен

– Мы следили за израильтянами, а израильтяне следили за Дикштейном. Оставалось только Дикштейну начать следить за нами, и так мы весь день бегали бы по кругу, – сказал Ростов. Он быстро шел по коридору гостиницы. Тюрин, едва не переходя на бег, торопливо перебирал короткими толстоватыми ножками, стараясь держаться рядом с ним.

– Честно говоря, – признался Тюрин, – я все старался понять, почему вы приказали снять наблюдение, как только мы засекли его?

– Ясно, как божий день, – раздраженно бросил Ростов, но тут же напомнил себе, насколько ценна преданность Тюрина, и решил все ему объяснить. – Большую часть последних нескольких недель Дикштейн был под постоянным наблюдением. Каждый раз он тут же засекал нас и отрывался. Для того, кто столь долго, как Дикштейн, играет в эти игры, какая-то слежка является неизменным элементом его деятельности. Но столь же ясно – чем настойчивее за ним следят, тем больше шансов, что он может отказаться от своих замыслов и передать их кому-то другому – и мы не узнаем, кому именно. И слишком часто информация, которую удается получить в ходе слежки, оказывается никуда не годной, поскольку объект выясняет, что он под наблюдением, и ценность информации, полученной нами, становится весьма сомнительной. Таким образом, прекратив слежку – как было сделано сегодня – мы знаем, где он пребывает, но ему неизвестно, что мы в курсе дела.

– Понял, – кивнул Тюрин.

– Не сомневаюсь, что этим утром Дикштейн встречался с Боргом – что и объясняет, каким образом Боргу удалось избавиться от хвоста. Возможно, Борг вывел Дикштейна из дела, и сейчас он просто проверяет, подчинился ли тот его приказу и не пытается ли заниматься делом неофициально. – Он покачал головой, испытывая раздражение. – Нет, не убеждает. Но альтернативой является предположение, что Борг больше не доверяет Дикштейну, во что я тоже не могу поверить. А теперь внимательнее.

Они стояли перед дверью номера Дикштейна. Тюрин вытащил из кармана маленький, но мощный фонарик и провел его лучом по периметру дверей.

– Контрольки нету, – сообщил он.

Ростов кивнул в ожидании. Тут уже была епархия Тюрина. Маленький полноватый человечек был, по мнению Ростова, лучшим техником в КГБ, мастером на все руки. Он смотрел, как Тюрин вынул из кармана несколько отмычек из своей большой коллекции таких приспособлений. Испытав их на дверях своего собственного номера, он установил, какая система ключей используется в этом отеле. Осторожно приоткрыв дверь номера Дикштейна, он остался снаружи, осматривая ее.

– Ловушек нет, – сказал он через минуту.

Комнату обыскали по привычному плану. Номер представлял собой стандартный набор помещений: дверь открывалась в маленький коридорчик, с ванной по одной стороне и гардеробом по другой. За ванной следовала квадратная комната с узкой кроватью у одной стены и телевизором у другой. В номере было большое окно, выходящее во двор.

Сняв трубку телефона, Тюрин стал откручивать наушник. Ростов стоял в изножье кровати, осматриваясь и пытаясь составить себе представление об обитавшем тут человеке. Ничего особенного ему не бросилось в глаза. Комната была чистой, и кровать аккуратно застелена. На ночном столике лежала книга о шахматах и вечерняя газета. Не пахло ни алкоголем, ни табаком. Корзинка для бумаг была пуста. В маленьком пластиковом черном дипломате на стуле лишь смена чистого белья и свежая рубашка.

– Этот тип путешествует лишь с одной рубашкой, – пробормотал Ростов.

Ящики комода были пусты. Ростов заглянул в ванную. Он увидел в ней зубную щетку, электробритву с набором розеток для подключения к разным штепселям и – единственная личностная примета – набор содовых таблеток от изжоги.

Ростов вернулся в спальню, где Тюрин заканчивал собирать телефон.

– Все готово.

– Сунь-ка еще один к изголовью, – сказал Ростов.

Тюрин приклеивал «клопа» к стенке за изголовье кровати, когда зазвонил телефон.

Если бы Дикштейн вернулся, наблюдатель в холле должен был позвонить в номер Дикштейна по внутреннему телефону и после двух звонков повесить трубку.

Зуммер подал второй сигнал. Ростов с Тюриным в ожидании молча застыли на месте.

Еще один сигнал.

Они расслабились.

Телефон замолчал после седьмого звонка.

– Хорошо, чтобы у него была машина, куда мы могли сунуть подслушку, – сказал Ростов.

– У меня есть пуговица.

– Что?

– «Клоп» в виде пуговицы.

– Я даже не знал, что такие штуки существуют.

– Это новинка.

– У тебя есть иголка? И нитки?

– Конечно.

– Тогда валяй.

Открыв чемоданчик Дикштейна и не меняя порядка сложенных в нем вещей, Тюрин оторвал одну из пуговиц, аккуратно вытащив обрывки ниток. Несколькими точными стежками он приметал другую пуговицу. Его пухлые пальцы двигались с удивительной легкостью и уверенностью.

Ростов наблюдал за ним, но его мысли были далеко отсюда. Ему необходимо знать, что говорит и делает Дикштейн. Израильтянин может найти подслушку в телефоне и в изголовье кровати; он может вообще не надеть рубашку с подменной пуговицей. Ростов привык работать наверняка, но Дикштейн был чертовски изворотлив, его никак не удавалось подцепить на крючок. Ростов питал слабую надежду, что где-то в комнате удастся обнаружить снимок кого-то, к кому Дикштейн привязан.

– Вот так. – Тюрин показал ему свою работу. На аккуратной рубашке белого нейлона были самые обыкновенные белые пуговицы, неотличимые одна от другой.

– Отлично, – сказал Ростов. – Закрывай крышку.

– Что-нибудь еще?

– Быстренько осмотрись в поисках контролек. Не могу поверить, что Дикштейн покинул номер, не предприняв никаких мер предосторожности.

Они снова стали обыскивать номер; движения их были быстрые, бесшумные, практичные и экономные, и в них не было ни следа той торопливости, с которой им хотелось бы закончить дело. Были десятки способов поставить контрольные устройства. Самым простым был волосок, приклеенный на косяк двери; клочок бумаги, прижатый стенкой ящика комода, который падает, когда открывают ящик; кусочек сахара под толстым ковром, который бесшумно рассыпается под подошвой; монетка на боковой грани ящика стола, которая съезжает назад…

Они ничего не обнаружили.

– Все израильтяне параноики, – сказал Ростов. – Почему же он отличается от них?

– Может быть, он просто торопился и выскочил.

Ростов хмыкнул.

– Почему еще он мог проявить беспечность?

– Он мог влюбиться, – предположил Тюрин.

Ростов рассмеялся.

– Ну конечно, – хмыкнул он. – Скорее Ватикан признает Сталина святым. Выбираемся отсюда.

Значит, женщина.

Борг был потрясен, изумлен, заинтригован и глубоко обеспокоен.

У Дикштейна никогда не было женщин.

Борг сидел под зонтиком на садовой скамейке в парке. Он был просто не в состоянии размышлять в посольстве, где постоянно звонили телефоны, люди непрестанно обращались к нему с вопросами, так что ему пришлось, не обращая внимания на погоду, выбраться наружу. Сквозь кроны деревьев пробивались струи дождя, поливая опустевший парк; время от времени брызги долетали до кончика его тлеющей сигары, и ему приходилось снова раскуривать ее.

Его топтуны проследовали за Дикштейном до небольшого домика в Челси, где он встретился с женщиной. «Чисто сексуальные отношения, – сказал один из них. – Я слышал, как она испытала оргазм». Был опрошен управляющий домом, он ничего не знал об этой женщине, кроме того, что она близкая подруга людей, которым принадлежит квартира.

Лежащие на поверхности выводы заключались в том, что квартира принадлежала Дикштейну (и он дал взятку управляющему, дабы тот лгал); что он использует ее для свиданий; что он сошелся с кем-то из противной стороны; что они занимаются любовью и он выдает ей секреты.

Борг мог бы принять эту идею, если бы ему удалось как-то выяснить, что представляет собой эта женщина. Но если Дикштейн внезапно стал предателем, то он бы никак не позволил, чтобы у Борга зародились какие-то подозрения. Он слишком умен для этого. Он бы смог замести все следы. Он бы не позволил топтунам добраться до этого убежища, куда он спешил, даже ни разу не глянув из-за плеча. Его поведение было свидетельством его невиновности. Встретившись с Боргом, он выглядел, как кот, объевшийся сметаны, не зная или не подозревая, что все его эмоции написаны у него на физиономии аршинными буквами. Когда Борг спросил, что с ним случилось, Нат отделался шуточками. Борг был вынужден пустить за ним хвост. Через несколько часов Дикштейн стал трахать какую-то девку, которой это так нравилось, что она орала на всю улицу. Вся эта история отдавала такой непосредственностью, что она в самом деле могла быть такой, какой и представала.

У русских тоже есть досье, и они должны, подобно Боргу, предполагать, что Дикштейн неуязвим с точки зрения секса. Но, может быть, они решили, что стоит попробовать. И, может, им повезло.