Ночь Томаса - Кунц Дин

Осознав, что это глупость — оправдываться перед мусором, я помчался вверх по лестнице.

В этот день мне пришлось слишком уж много бегать, прыгать, ползать, грести, драться и плавать, тело болело от макушки до пяток, и я чувствовал, как иссякают остатки энергии.

За этот день я проникся уважением к Мэтту Деймону. Несмотря на амнезию, несмотря на противостоящих ему многочисленных гнусных государственных агентов, располагающих неограниченными ресурсами, он прорубался сквозь толпы безжалостных убийц, убивая одних и оставляя жизнь другим, но лишь для того, чтобы они пожалели о своей приверженности к фашистской идеологии, шел и шел вперед, неукротимый, не сбавляющий хода.

Я же являл собой жалкую пародию на рыцаря, скулил насчет усталости, не попав ни в одну автокатастрофу. Мэтт Деймон за это время мог уже выбраться из шести, без единой царапины.

Когда мне осталось преодолеть несколько последних ступенек, громовой шум, догнавший меня снизу, сообщил о том, что и мебельный вихрь начал преодолевать подъем. Удары о стены, ступени, потолок однозначно говорили о том, что мощь вихря не идет на убыль, возможно, даже нарастает.

Когда меня вели в подвал, я обратил внимание на то, что дверь на лестницу не запиралась. И сейчас я открыл ее без труда и шагнул в длинный коридор первого этажа.

Я не помнил, через какую именно дверь меня завели в коридор, но в памяти отложилось, что находилась она по правую руку. Я открыл первую и попал в кладовую. За второй оказался пустой кабинет.

В дальнем конце коридора появились двое полицейских. То ли услышали шум, то ли их вызвал по мобильнику Хосс Шэкетт. Я их ни разу не видел, но они сразу поняли, что я тут — человек посторонний, может, потому, что я очень уж спешил покинуть полицейский участок.

Один из них крикнул: «Ты кто такой? Что здесь делаешь?» — и я без запинки ответил: «Ищу туалет».

Они, конечно же, мне не поверили. Один выхватил пистолет, второй велел остановиться и лечь на пол, лицом вниз, но Мэтт Деймон никогда не ложился лицом на линолеум в крапинку, вообще не ложился на пол только потому, что ему приказывал это сделать человек с пистолетом.

К счастью, мне не пришлось мастерить смертоносное оружие из подручных средств, скажем, из наручных часов и кроссовки, потому что, едва я получил приказ лечь на пол, ведущая на лестницу дверь за моей спиной распахнулась. И я мог не оборачиваться для того, чтобы увидеть, как в коридор влетают обломки мебели из подвальной камеры допросов.

Полицейские мгновенно забыли обо мне, завороженные этим удивительным зрелищем, поэтому я, прижавшись к стене, двинулся дальше, к следующей двери.

Тут же появился и набрал силу новый звук, мерзкий скрежет и треск. Любопытство заставило меня обернуться. И я увидел переступающего порог Полтер-Фрэнка.

Энергетические импульсы, слетающие с его рук, отдирали квадраты серого, в синюю крапинку линолеума и подбрасывали в воздух, как ветер подбрасывает осеннюю листву. И эти квадраты, словно в танце, о чем-то шептались, терлись друг о друга.

Мистера Синатру полицейские видеть не могли, поэтому во все глаза смотрели на разыгрывающееся перед ними зрелище. Сразу не поддались ужасу только по одной причине: не могли осознать, что происходит. А уж если б увидели охваченного праведным гневом певца, то, конечно же, побросали бы оружие и бросились бежать со всех ног.

Он шел по коридору, и перфорированная барабанная перепонка более не мешала ему служить своей стране. Он был темпераментным рядовым Анжело Маггио из фильма «Отсюда — и в вечность», крутым Томом Рейнольдсом из «Так мало никогда», храбрым и решительным Джозефом Райаном из «Экспресса фон Райана», справедливым Сэмом Логгинсом из «Короли идут дальше»,[35] но прежде всего мистером Френсисом Альбертом Синатрой в его борьбе с врагами родины и невежественными критиками его безупречного пения.

Главную опасность в этом торнадо представляли собой обломки мебели, железные и деревянные. Квадраты линолеума едва ли могли нанести серьезную травму. С другой стороны, энергетические импульсы вырывали их с корнем, оставшаяся на них мастика повышала жесткость квадратов, особенно их кромок, а потому каждая из них, благо летел линолеум с приличной скоростью, превращалась в лезвие, которое могло распороть и одежду, скажем полицейскую форму, и тело.

Граница вздымающегося пола приближалась ко мне с ужасным скрежетом, будто тысячи ножей царапали по костям.

Копы наконец-то оценили опасность и бросились к дальнему концу коридора.

Третья дверь вела в мужской туалет. Грохочущий торнадо убедил меня, что и мне в коридоре делать больше нечего.

Я нырнул в туалет и попятился от двери, которая разделила меня и призрака из Хобокена.

Когда приливная волна линолеума и металла со скрежетом прокатывалась мимо двери в туалет, шум стал таким громким, что мне пришлось заткнуть уши руками.

Хотя мистер Синатра злился на меня за мои слова, подтолкнувшие его к этому выбросу энергии, я не сомневался — ему хватит ума, чтобы осознать, что мои обвинения ничего не значили. Просто у меня не было другого выхода. Тем не менее я почувствовал облегчение, когда вихрь мусора проследовал дальше.

Окно позволяло выбраться на улицу, но воспользовался им я не сразу. Сначала справил малую нужду.

Этим я тоже отличался от неутомимого Мэтта Деймона. У него никогда не было времени или необходимости посетить туалет. Разве что он попадает туда, сойдясь в смертельной схватке с активным участником фашистского заговора.

Вымыв руки, я спрыгнул из окна в переулок за зданием полицейского участка. Насколько мог судить, учитывая туман, рядом никого не было.

Прошел порядка двухсот футов и повернул на юг, на освещенную, под крышей, дорожку между полицейским участком и судом, где туман не правил бал. Я торопился, потому что не знал, как долго будет буйствовать мистер Синатра.

Добежал до конца дорожки и углубился в Центральный парк, вокруг которого высились здания практически всех городских учреждений.

С хвойных деревьев капала сконденсировавшаяся вода, одни упавшие шишки хрустели под кроссовками, другие пытались сбить с ног.

Периодически из тумана возникали контуры бетонных скамей, заставляя меня резво сворачивать направо или налево.

В здании, которое я только что покинул, начали со звоном вылетать окна. Одно, два, три, полдюжины. Осколки падали на асфальт со звоном волшебных колокольчиков, который ласкал мне слух, благо я уже покинул опасную зону.

С севера до меня донеслись крики. Даже в тумане, пусть и смутно, я различал людей, торопливо сбегающих по ярко освещенной лестнице на площадь. И пусть мне не вводили препарат, созданный безумными учеными для жаждущих власти разведывательных ведомств, который наделял человека новыми способностями, я знал, что вижу полицейских, разбегающихся с места службы. Издалека донесся вой сирен. Может, к участку съезжались патрульные машины. Может, пожарные и «Скорой помощи».

Несмотря на туман, я прибавил скорости, жалея о том, что рядом нет золотистого ретривера, который вновь послужил бы мне поводырем. Через несколько минут, когда Центральный парк остался позади, я позволил себе перейти на быструю ходьбу и отшагал два квартала.

Только тогда подумал, что неплохо бы взглянуть на часы. 9:38.

В полночь, а может, и раньше чиф Хосс Шэкетт и Утгард Ролф собирались доставить атомные бомбы на территорию Соединенных Штатов, используя для этого порт Магик-Бич.

Если чиф и гигант погибли или получили тяжелые травмы, возможно, их план бы сорвался. Но я понимал, что рассчитывать на это не стоит. Если вдохновители операции потратили более четырехсот миллионов только на взятки, они наверняка подстраховались на случай чрезвычайных обстоятельств.

И если остановившиеся часы в квартире Аннамарии и в доме Блоссом следовало расценивать как знак, я полагал, что бомбы не будут привезены в порт за одну минуту до полуночи. Скорее американские исполнители получат их в море совсем не в полночь. А время на остановившихся часах говорило о том, что существовала возможность порушить коварные планы в самую последнюю минуту, когда бомбы доставят в порт, погрузят на один или несколько грузовиков и будут вывозить из Магик-Бич, чтобы отправить в неизвестные мне обреченные мегаполисы.

После встречи с Утгардом и его рыжеголовыми подручными на пирсе произошло столько всякого и разного, что у меня не было времени подумать. Я просто действовал по обстоятельствам, руководствуясь интуицией и паранормальными способностями, благодаря которым мое путешествие по жизни становится более интересным, но очень уж усложняется.

Для спокойного раздумья мне требовалось пятнадцать минут, в течение которых ни моя жизнь, ни жизнь тех, кто зависел от меня, не подвергалась бы непосредственной угрозе. В этот вечер случилось много такого, с чем я раньше не сталкивался, мне открылись новые стороны сверхъестественного. Обдумать и правильно оценить увиденное я мог, сосредоточившись исключительно на этих событиях, не убегая от врагов и не участвуя в словесной дуэли с чифом-садистом в комнатке без окон, которая напоминала скотобойню.