Лицо в зеркале - Кунц Дин

Под мягким, чуть мигающим светом электрических ламп, которые светили точь-в-точь как старинные масляные, Фрик ел в винном погребе, в одиночестве, за столом на восемь человек, в уютной дегустационной, отделенной стеклянной стеной от той зоны погреба, где поддерживались постоянная температура и влажность, За стеклом, на рядах полок хранились четырнадцать тысяч бутылок с, как говорил его отец, «Каберне совиньон», «Мерло», «Пино нуар», «Бордо», портвейном, бургундским… и кровью критиков, лучшим вином из всех возможных».

Ха, ха, ха.

Когда Призрачный отец находился дома, они обычно ели в столовой, если, конечно, гости отца, давние приятели, деловые партнеры, многочисленные советники, не чувствовали себя неуютно от того, что десятилетний мальчик слушал их сплетни и закатывал глаза при бранных словах, которые срывались с их губ.

В хорошую погоду Фрик мог обедать под открытым небом, у бассейна, радуясь тому, что в отсутствие отца в доме не было безнадежно тупых, утомительно хихикающих, раздражающе полуголых старлеток, которые обычно доставали его вопросами о том, какой предмет в школе у него любимый, какое его любимое блюдо или цвет, кого из кинозвезд он считает лучшими.

И они постоянно пытались добыть у Фрика «риталин» или антидепрессанты. Отказывались верить, что ему прописаны только препараты для астматиков.

Если не у бассейна, он мог обедать в более опасном для себя месте, за столом в розовом саду, держа наготове ингалятор на случай, что ветерок насытит воздух достаточным количеством пыльцы, чтобы вызвать приступ астмы.

Иногда он ел с подноса, стоящего на коленях, устроившись в одном из шестидесяти удобных кресел в просмотровом зале, который переделали только год тому назад в стиле арт-деко, и теперь зал более всего напоминал кинотеатр «Пантейджс» в Лос-Анджелесе.

Установленное в зале оборудование обеспечивало просмотр фильмов, всех видов видеозаписи, ди-ви-ди, телевизионных программ. Изображение проецировалось на экран, размерами превосходивший большинство экранов в среднем пригородном мультикомплексе.

Для просмотра видео или ди-ви-ди Фрику не требовалась помощь киномеханика. Сидя в среднем кресле в среднем ряду, рядом с пультом управления, он мог просматривать любую кассету или диск.

Иногда, зная, что в этот день уборки зала не будет, а его не станут искать, он запирал дверь, чтобы ему никто не мешал, и загружал проигрыватель ди-ви-ди фильмами с Ченнингом Манхеймом в главной роли.

Не мог допустить, чтобы его застали за просмотром фильма Призрачного отца.

Нельзя сказать, что все они были провальными. Некоторые — были, потому что ни одна звезда не может всякий раз вытягивать любой фильм. Но встречались очень даже неплохие, встречались прикольные, а какие-то казались Фрику верхом совершенства.

Если б кто-нибудь увидел, что он один смотрит фильмы отца, Национальная академия посмешищ номинировала бы его в категории Величайшее посмешище десятилетия. Возможно, и столетия. А клуб Жалостливых неудачников прислал бы пожизненную членскую карточку.

Мистер Хэчетт, психопатический шеф-повар, в родственниках которого ходила вся семья Франкенштейн, похихикал бы над ним и всенепременно указал бы на несоответствие между хрупкостью Фрика и могучей фигурой отца.

Так или иначе, но иногда Фрик, занимая одно из шестидесяти кресел под лепным потолком, от которого его отделяло добрых тридцать четыре фута, сидел в темноте и смотрел фильмы Призрачного отца на огромном экране. Купаясь в объемном звуке системы «Долби».

В некоторых фильмах его интересовал сюжет, хотя он и видел их помногу раз. В других — спецэффекты.

И всегда, глядя на игру отца, Фрик уделял особое внимание движениям, мимике, жестам, улыбкам — короче, тому, что заставляло миллионы зрителей по всему миру обожать Ченнинга Манхейма.

В лучших фильмах отец смотрелся особенно здорово. Но и в плохих находились сцены, после которых зрителю не оставалось ничего иного, как любить этого парня, восхищаться им, хотеть встретиться с ним, если не в жизни, то хотя бы на экране.

Разбирая лучшие моменты в лучших фильмах, критики называли игру отца «магической». Слово это звучало глупо, словно из детской сказки, но оно было правильным.

Иногда, глядя на отца на большом экране, казалось, что он более яркий, более реальный в сравнении с теми, кого ты знаешь. Или будешь знать.

Суперреальность не объяснялась огромностью проецируемого на экран изображения или мастерством оператора. Не объяснялась она и талантом режиссера (многие из них талантом не превосходили сваренную картофелину) или достижениями цифровой технологии. Большинство актеров, включая звезд, не обладали магией Манхейма, даже когда работали с лучшими режиссерами, операторами, техниками.

Ты наблюдал его на экране, и казалось, он побывал везде, видел и знал все, что только можно. Был мудрее, заботливее, умнее и храбрее любого, жил в шести измерениях, тогда как остальным приходилось довольствоваться только тремя.

Некоторые эпизоды Фрик смотрел десятки раз, случалось, даже сотни, пока они уже не казались ему столь же реальными, как те моменты, которые он действительно провел с отцом.

И иной раз, когда он ложился в постель смертельно уставшим, но балансировал на грани сна, или просыпался ночью, продолжая мчаться на гребне сна-волны, эти особо любимые киношные эпизоды становились для Фрика совершенно реальными. Память подавала их не как что-то, увиденное в зрительном зале, а как события, в которых он участвовал вместе с отцом.

И эти периоды полусна были едва ли несамыми счастливыми в жизни Фрика.

Разумеется, расскажи он кому-нибудь, что эти мгновения он считал самыми счастливыми в своей жизни, клуб Жалостливых неудачников воздвиг бы ему тридцатифутовую статую,подчеркнув растрепанныеволосы и тонюсенькую шею, и стояла бы она на том же холме, где теперь красуется надпись HOLLYWOOD.

В общем, вечером в тот понедельник, пусть Фрик и предпочел бы обедать в просмотровом зале, наблюдая, как его отец дает жару плохишам и спасает сиротский приют, мальчик обедал в винном погребе, потому что, учитывая предрождественскую суету в Палаццо Роспо, только там он мог укрыться от людей.

Мисс Санчес и мисс Норберт, горничные, которые жили в поместье, уехали в отпуск на десять дней. Их ждали утром в четверг, 24 декабря.

Миссис Макби и мистер Макби собирались уехать на вторник и среду, повидаться с сыном и его семьей в Санта-Барбаре. Они тоже намеревались возвратиться в Палаццо Роспо утром 24 декабря, чтобы величайшую кинозвезду мира встретили с максимальной помпой, когда он прибудет в поместье из Флориды во второй половине дня.

В результате, в понедельник четыре оставшиеся горничные и прочие слуги работали допоздна, под строгим руководством четы Макби, не говоря уже о шестерке полотеров, которые начищали до блеска мраморные полы, восьми человек, украшавших дом к Рождеству, и специалиста школы фэн-шуй, рекомендованного духовным наставником, который расставлял по дому рождественские ели так, чтобы они не мешали течению энергетических потоков.

Безумие.

Вот Фрик и ретировался под землю, в винный погреб, подальше от шума полировальных машин и смеха декораторов. Здесь, в окружении кирпичных стен, под низким сводчатым кирпичным потолком, он находился и блаженнойтишине, которую нарушали только издаваемые им звуки, когда он глотал пищу или скреб вилкой по тарелке.

А тут: «Ооодилии-оподшши-оо».

Приглушенно зазвонил телефон в бочонке.

Поскольку температура в дегустационной поддерживалась слишком высокой для хранения вина, бочки и бутылки в этой части винного погреба, с теплой стороны стеклянной стены, были сугубо декоративными.

« Ооодилии-ооодипии-оо».

Фрик открыл телефонный бочонок и ответил в своем привычном стиле: «Школа борьбы с грызунами и домашнего консервирования». Мы очистим ваш дом от крыс и научим, как сохранить их для будущих праздничных обедов».

— Привет, Эльфрик.

— У вас уже появилось имя? — спросил Фрик.

— Увы.

— Это ваше имя или фамилия?

— И то, и другое. Обед сегодня вкусный?

— Я не обедаю.

— Помнишь, что я говорил тебе насчет вранья, Эльфрик?

— Ничего, кроме беды, оно мне не принесет.

— Ты часто обедаешь в винном погребе?

— Я на чердаке.

— Не кличь беду, мальчик. И без этого тебе ее не избежать.

— В киношном бизнесе люди лгут двадцать четыре часа в сутки, и только богатеют.

— Иногда беда следует за богатством, — заверил его Таинственный абонент. — Часто, разумеется, она прибывает в самом конце жизни, но зато очень большая.

Фрик промолчал.

Незнакомец ответил тем же.

Наконец Фрик глубоко вдохнул и оборвал затянувшуюся паузу: «Я должен признать, вы умеете нагнать страху».

— Это прогресс, Эльфрик. Хоть чуть-чуть, но правда.