Мизерере - Гранже Жан-Кристоф

— Ты испытал это на себе?

— В Колонии мы все через это прошли.

Волокин не настаивал. Он пошел обходным путем:

— В каких случаях применялись наказания?

— Наказывали за ошибку, но не только. Пытки применялись из-за всякого пустяка. Неожиданно. Посреди ночи. В любое время. Иногда, когда мы возвращались с полей, откуда ни возьмись появлялся Хартманн и выбирал нескольких из нас. Не говоря ни слова, он тащил нас в подвал главной фермы. Мы знали, что нас ждет. Его собственные изобретения: зонды, инъекции, химикаты. Хартманн считал себя исследователем. Ученым. Разумеется, всегда присутствовала духовная составляющая. Мы должны были сознаваться в своих проступках. Молить о прощении и пощаде. Под конец даже целовать ему руку. Dios en el cielo, yo en la tierra.[26] На земле он был нашим единственным господином.

Касдан бесцеремонно вмешался:

— Истязать детишек не слишком по-христиански.

Милош расхохотался:

— Мальчики, вы ничего не поняли в философии Ханса Вернера Хартманна! Он-то считал, что поступает по-христиански, причиняя нам боль. Разве вы никогда не слышали об умерщвлении плоти? Думаю, небольшой урок богословия пойдет вам на пользу. Послушайте меня, мои птенчики. Я сегодня в ударе…

Чтобы достигнуть чистоты, нужна молитва. Но прежде всего — боль. Наказание — это очищение. Оно помогает человеку возвыситься. Это ключ ко всякому духовному росту. Выжечь зло внутри себя. Отринуть все земное. Плотское. Чтобы обрести душу чистую и свободную.

Позвольте мне объяснить вам эту особую алхимию. В некотором роде парадокс. Надо отрешиться от своего тела, хотя оно в то же время проводник, орудие познания… Умерщвляя свою плоть, вы вступаете в разговор с Богом. Становитесь добровольным мучеником. Избранным. Свободным от себя и от мира. Extra mundum factus…[27]

Волокин недоуменно переглянулся с Касданом. «Кошка-девятихвостка» была последним местом на свете, где он рассчитывал услышать богословскую лекцию. Милош продолжал:

— Не надо хмуриться, друзья. Я говорю вам о вполне конкретных ощущениях. Вам не случалось замечать, что, когда вы голодны, ваше сознание обостряется? Вы переходите на более высокий уровень сознания. По-видимому, Хартманн испытал это на себе в послевоенном Берлине. Когда он впадал в мистический транс, голод лишь усиливал его видения, его откровения. И он обрел свой путь: молитва, голод, умерщвление плоти… Эти испытания открывают вам душу, мальчики. Дух становится тоньше и позволяет узреть Бога. Буддисты называют это пробуждением. Мусульманские суфии веками применяют такие упражнения.

Но у христиан есть конкретный образец этого пути. Пути Христа. Мессия сошел на землю, вочеловечившись. Он испытал физические страдания, чтобы вернуться к Своему Отцу. Этот путь он прошел в муках. Он указал нам наш Путь.

В «Асунсьоне» подражание Христу приобрело конкретные черты. Хартманн обращался прежде всего к детям. И поэтому он искал яркие примеры. Для бичевания он использовал особое дерево. Дерево Христа. Поэтому дети, испытывая боль, отождествляют себя с Иисусом. Так обычный ребенок отождествляет себя с телегероем, надевая его костюм.

Волокин и Касдан переглянулись. Если им нужна была связь между прошлым и настоящим, Колонией и нынешними убийствами, они ее обнаружили. Тугой узел связывал все, что они сейчас услышали, с акацией в Ботаническом саду…

Милош добавил бархатным голосом:

— Вы знаете, вся эта боль была ненапрасной. Мы выполняли миссию… космического масштаба. Своими страданиями мы искупали грехи человечества. По мнению Хартманна, наша коммуна была совершенно необходима. Мы представляли собой очаг — средоточие веры и боли, которое в какой-то степени уравновешивало мир грешников…

Теперь заговорил Волокин. Он хотел вернуться с небес на землю:

— Все это не объясняет, почему в семьдесят третьем году Колония превратилась в пыточный центр для политзаключенных.

— Хартманн нисколько не верил генералам из Сантьяго. Его вообще не интересовали политические потрясения в стране. Нет. Единственное, что имело значение, — это обращенный на нас взгляд Господа. Наша битва с дьяволом!

— Не вижу связи.

— Коммунизм был одним из ликов дьявола. Заблудших заключенных следовало спасти. Разумеется, заставить их говорить, но также и очистить. Пытая, мы спасали их души. Можно сказать, учили их разговаривать со Всевышним Отцом. К несчастью, мало кто из них выжил. В госпитале тоже творилось много странного. Но туда нам ходу не было. Тамошние врачи продолжили добрые старые медицинские опыты времен концлагерей.

Милош поерзал на своем троне, издав непонятное звяканье. Волокин подумал, не сидит ли толстяк голой задницей на битом стекле.

— Сколько ты прожил в Колонии?

— До семьдесят девятого года, пока не кончился ее золотой век.

— Ты пытал там людей? Я имею в виду политзаключенных?

— Это было частью агогэ. Мне исполнилось семнадцать лет. Я прошел обучение. Настало время возвращать долги. Да, я пытал людей по приказу. Не вкладывая в это душу. У ребенка нет точек опоры. Он лишь результат воспитания. Подручные Пол Пота в Камбодже были мальчишками. В Либерии дети играли в футбол головами, которые сами же и отрезали.

Милош комично сложил руки, словно для молитвы:

— Господи, прости им, ибо не ведают, что творят!

— Как ты оттуда выбрался?

— Я сбежал. Меня не преследовали. Им было чем заняться. Колония превратилась в настоящую фабрику пыток. К тому же они не сомневались, что я сдохну в пути. Или что меня арестуют военные.

— Как же ты спасся?

— Я спустился прямо на юг, к острову Чилоэ. Там меня взяли на борт рыбаки, плававшие под австралийским флагом. Высадили на Земле Аделаиды, а уж оттуда я добрался до Европы.

— Чем ты занимался?

— Торговал собой. Оказалось, что из боли можно сделать бизнес. Сначала в Лондоне. Потом в Париже. Мое маленькое предприятие процветало.

Воло вернулся к интересующей их теме:

— Мы предполагаем, что детские голоса — один из ключей к убийству Гетца. Возможно, основной мотив. Что скажешь?

— Хартманн исследовал человеческий голос. Но его тайна умерла вместе с ним.

Касдан вдруг вышел из себя:

— Господи, да чего же он добивался?

— Никто так и не узнал. Когда я жил в Колонии, ходили слухи… Поговаривали, что Хартманн сделал открытие еще во времена концлагерей. Насчет голоса. Не знаю, в чем там дело. У него были записи той эпохи. Еще он записывал на пленку наши сеансы пыток. И дни напролет сидел взаперти и слушал эти вопли.

Милош помолчал, потом заговорил тише:

— О вашем расследовании я ничего не знаю. Не знаю, чего вы добиваетесь. Но если дело связано с Колонией, значит, это и ее секрет. Это открытие существовало. И оно заразило всех, кто с ним соприкоснулся. Эта тайна способна убивать и вызывать цепную реакцию. Даже сейчас.

— Ты говоришь о секте в настоящем времени?

Толстые губы лысого скривились в улыбке.

— По-моему, вы топчетесь на месте, ребятки.

— Если тебе что-то известно, самое время рассказать нам об этом.

— Секту никто не распускал. «Асунсьон» все еще существует.

— Где?

— Поговаривали о Парагвае. Об островах Вьерж. О Канаде. А по-моему, самая невероятная гипотеза ближе всего к истине.

— Что за гипотеза?

— Хартманн со своей шайкой поселился в Европе. Точнее, здесь, во Франции. Разве ваша прекрасная страна не славится толерантностью?

Волокин переглянулся с Касданом: на его лице он прочел изумление, которое испытывал сам. Подобное предположение проясняло многие аспекты дела.

— И что ты об этом знаешь?

— Ничего не знаю. И знать не хочу. Но сама мысль не кажется мне нелепой. Во Франции обосновались тысячи сект. Почему бы в их числе не быть и Колонии?

— Кто ею правит?

— Король умер. Да здравствует король! Дух Хартманна все еще властвует. Кто-нибудь из его «министров» наверняка подхватил эстафету.

Волокин задумался. Секта, в основе которой зло и наказание. Община, где пытают детей и соблюдают кошмарные правила. Не может быть, чтобы он не слышал о ней у себя в отделе.

Сильный приступ тошноты положил конец его размышлениям. Ему было так плохо, что он с трудом стоял на ногах. Мускулы свело судорогой. Грудь сдавило так, что захрустели ребра. Неужели ломка? В голове осталась одна мысль: поскорее закончить этот допрос.

— Ты не подкинешь нам след, чтобы найти Колонию? — настаивал Касдан.

— Нет. И сами вы ничего не найдете. Если секта во Франции, поверьте мне, она невидима.

Волокин отошел к двери: ему нужно было выйти. Касдан, видимо, понял, в чем дело. Он шагнул вперед и поддел великана:

— Ты все еще их боишься?

— Боюсь? Милош никогда не боится. Ему больше нельзя причинить боль. Это невозможно.